Последняя рукопись

Девяносто первый… Год выхода книги Мишеля Иствуда. Значит, она ее читала, но роман тоже оказался в пузыре амнезии, стерся из ее памяти так же, как изнасилование Барбары. Недоступный, но не совсем исчезнувший, просто запертый на ключ.

Значит, ее память, как и у Жюлиана, тоже сломана, но по-другому, и наверняка именно это мерзкое воспоминание, от которого Лин избавило собственное подсознание, сделало из нее того писателя, которым она стала.

Ее успех родился из ужаса одной ночи.

Жюлиан забрал у нее из рук стакан:

– Что случилось?

Если она ничего не предпримет, то сейчас рухнет. И тогда она обняла его с захватившим все ее существо страстным желанием любить, отдавать, отдаваться. А он, ее муж, ее Жюлиан, пусть подхватит ее свет, пока она будет хранить в себе черноту, как делала всегда, потому что такова ее участь: постоянно скрываться за псевдонимом, быть другой, странным двойником, зеркалом-обманкой, не отражающим реальности.

«Прости меня… Барбара…»

И чувства закружились в хороводе, увлекая ее. В глазах Лин словно взрывались цветочные лепестки, от гудения крыльев за спиной трепетали все ее мышцы. И ее опалил огонь желания, он ошеломил ее, словно внезапно забивший гейзер, прогнал прочь мрачные мысли и оставил лишь обжигающую горячность второго рождения: это, несмотря на бушующие вокруг бури, призраки и вихри, зарождалась новая жизнь четы.

И когда под яростное завывание ветра в черепице и наперекор набрасывающейся на стены водяной пыли Жюлиан понес ее к постели, Лин не переставала целовать его, словно стараясь наверстать упущенное время, долгие месяцы воздержания, страдания и раздоров. Она ощущала жар его тела, биение крови в артериях, наэлектризованные нервы под кожей. И когда он вошел в нее, это не было воскрешением их отношений, все случилось под влиянием инстинкта и очень быстро – из-за дефицита, того самого дефицита, который заставляет нас спешить, убыстряет секунды и сокращает минуты.

Была ли в этом память любви? Жюлиан утратил свою былую нежность, свои бережные движения, свои особенные ласки. Она ждала, что он будет покусывать ей уши, груди. Но ни времени, ни воспоминаний – только это разрушительное возвратно-поступательное движение, его худая грудь, прильнувшая к ней, их пылающие тела.

И среди ярких вспышек в мозгу перед ее глазами закружились лица: Сара, Барбара, Роксана, Джордано. Она поймала это последнее раздувшееся лицо, этот опухший правый глаз и больше уже не отпускала. Кончая, она представляла себе их пленника в том подземелье. Пусть он сдохнет, пусть сдохнет этот мерзавец, от голода и жажды, от холода и боли. Да, этот зверь любит боль, но он будет страдать – голосок внутри Лин обещал проследить, чтобы так и было. И тогда она зарычала от ярости, смешанной с наслаждением, она издала этот странный звук, и Жюлиан тоже зарычал, впившись зубами в ее плечо. Он содрогался, как новорожденный, вцепившийся в материнский сосок.

И когда они кончили, исчерпав все свои запасы любви, изнуренные, ошеломленные, он откатился в сторону, его грудь в полумраке отливала золотистым цветом, как вершина дюны, а на растерянном лице блуждала невинная и наивная улыбка.

Лин прижалась к нему, когда он уснул – не на своей стороне постели. Позже, несмотря на воздействие алкоголя, лекарств, усталости и всего остального, Лин осознала, какие страдания он испытывает, ведь она тоже утратила память. «Травматическая амнезия», – сказал полицейский. Напрасно она пыталась вспомнить, ничего не получалось. С этим можно жить, амнезия не приносит страданий до тех пор, пока человек не начинает отдавать себе отчет в том, что его собственный рассудок украл у него целые куски жизни, которые, возможно, никогда не будут возвращены.

Вот почему Джордано был так важен для них. Он был куском исчезнувшей памяти Жюлиана.

Лин погрузилась в сон с твердым намерением заставить Грегори говорить.

45

Когда Лин открыла глаза, спальню заливал яркий свет. Солнечные лучи отбрасывали блики на мебель. На вилле стояла такая тишина, что можно было услышать, как в ожившем от криков чаек заливе поет море. Вершины дюн за окном изменили форму, стали более мягкими, округлыми, словно упавшие с неба облака.

Лин откатилась в сторону, заслонив ладонью глаза. Двенадцать десять, 24 декабря 2017 года. Она спала беспокойным сном, прерываемым резкими пробуждениями и жуткими видениями. Дюны Дюнкерка, карнавальные маски, зонтики на улицах и глухое гудение больших барабанов. Барбара… Ее лучшая подруга детства… Что с ней стало после той трагедии? Как сложилась ее жизнь? Лин злилась на свою память, а особенно, конечно, на родителей. Она имела право знать.