Последняя сказка

Новость об утерянном и вновь обретенном ребенке Совы взволновала весь Орделион, а уже к вечеру статья об этом появилась в «Освещении». Там пока не назывались имена, но первый шаг был сделан. И все, о чем могла думать принцесса: видел ли Норт первую полосу газеты?

Омарейл предпочла провести день в своих комнатах, не в силах наблюдать за спектаклем, который разыгрывала Сова, обманывая всех, кто был дорог принцессе. Правда, совсем укрыться от этого не удалось: и родители, и Севастьяна, желая обсудить шокирующие вести, всячески пытались вызвать принцессу на разговор. К счастью, заметив отсутствие всякого энтузиазма с ее стороны, они теряли интерес и искали более словоохотливого собеседника.

Вечером же пришла сама госпожа Дольвейн.

– Завтра счастливое воссоединение, – сообщила она, и Омарейл задело то равнодушие, с которым это было сказано.

– Норт уже знает? – спросила она, стараясь звучать так же бесстрастно. – Вы с ним говорили?

– Нет, завтра на Северную улицу наведаются гвардейцы и привезут его в Орделион.

Омарейл прошлась по комнате, встала у окна. Воздушный тюль колыхался от легкого ветерка. Солнце садилось, заставляя небо полыхать.

– Надеюсь, он не передумал, – пробормотала принцесса.

На это Сова мягко рассмеялась:

– У него уже нет выбора. Не беспокойтесь, он ваш.

Зная, что собеседница не видела ее лица, Омарейл закатила глаза.

– Я бы предпочла, чтобы выбор был, – ответила она, – и чтобы Норт все равно выбрал меня.

– Уверена, так и будет, Ваше Высочество.

Принцесса почувствовала, что Сова подошла ближе, и обернулась.

– Уж если он согласился признать наше с ним родство… – Это госпожа Дольвейн произнесла с горькой улыбкой, что удивило Омарейл.

Заметив реакцию принцессы, Сова усмехнулась:

– Я не питаю иллюзий, мне ясно, что Норт обижен на меня, и надеюсь лишь, что эта ситуация и время помогут мне завоевать если не его любовь, то хотя бы прощение.

Омарейл почувствовала, как сердце сжалось от противоречивых чувств. Возможно, впервые госпожа Дольвейн говорила искренне, и принцессе стало ее жаль. Но намерение избавить Орделион от присутствия Совы не исчезло.

Когда госпожа Дольвейн уже была в дверях, принцесса спросила:

– Как Дан и Бериот встретили новость?

– Почему бы вам самой не узнать? Человеческие эмоции слишком сложны, чтобы вот так описать в двух словах. Вам это известно как никому.

Омарейл кивнула и отвернулась. Она не стала объяснять, что старалась не использовать дар: не внушать и не читать эмоции, потому что это казалось вмешательством в личное пространство других людей. Но Сова вряд ли смогла бы понять подобную философию.

Утром следующего дня принцесса особенно долго выбирала наряд. Ей хотелось, чтобы Даррит увидел ее прежней, такой, какой знал, а не наследницей престола. Она знала, что Королева не слишком жаловала «мужские» наряды, и все же выбрала брюки и графитовый камзол.

– Там приехал сын Совы, – возбужденно сообщила Севастьяна, забежав после завтрака.

Омарейл вздохнула и сказала:

– Как будет проходить встреча? На глазах у всех или госпожа Дольвейн сделает это наедине?

– Сейчас они разговаривают тет-а-тет, а потом, если все пройдет хорошо, пойдут знакомиться с твоими родителями и остальными. Сейчас он у нее в кабинете.

Глаза Севастьяны загадочно мерцали, и Омарейл, устало вздохнув, спросила:

– Ну что, Севас?

– Если он сын Совы, то, значит, принадлежит к первой семье! И у вас может быть шанс… – прошептала она, улыбаясь.

Обняв себя, Омарейл нервно усмехнулась:

– Не хочу пока думать об этом.

– А я только об этом и думаю! Представляешь, мы с тобой дважды будем сестрами. Помнишь, в детстве мы фантазировали, как выйдем замуж за братьев-близнецов? – Она хихикнула. – Почему ты такая грустная?

Как можно было объяснить, что разлука с Нортом сковала ее сердце страхом, тревогой и тоской? Что они будто стали чужими друг другу, и это причиняло боль? Что все казалось ошибкой? Лишь одно Омарейл узнала точно: чувства ее не были поверхностными, не были привычкой или благодарностью за помощь. Потому что Норт Даррит настолько глубоко проник в ее душу и разум, что для всего остального едва оставалось место.

Встречи с ним она ждала и страшилась.

Севастьяна предложила пройти в Лунную гостиную, где пили кофе Король и Королева, родители Севастьяны, Бериот и Дан – все в ожидании знакомства с новым членом семьи.

Комната, стены которой были покрыты мозаикой из перламутра, оказалась небольшой, но очень нарядной. Событию определенно придавали большое значение, и к волнению Омарейл добавилось возбуждение всех присутствующих.

Солнце играло в хрустальных подвесках на люстрах, жемчужного цвета гардины немного защищали от яркого света, но лучи все же проникали в комнату. Разговоры, которые нет-нет да и начинал принц Алоис, отец Севастьяны, быстро сходили на нет, поэтому скоро замолчал даже он.