Последняя схватка. Армагеддон 2000. Ребенок Розмари

«Окно», — мелькнула у Паоло спасительная мысль. Они заберутся в оконный проем и дождутся, пока эта тварь исчезнет. Паоло почувствовал на руке ладонь Мартина и двинулся к окну мимо алтаря. И тут он увидел то, что свело с ума Мэтью; в оконном проеме вырисовывался череп шакала, таращившийся на них пустыми глазницами, в которых ритмично пульсировала кровь. Череп как будто освещался изнутри.

Монахи в ужасе отшатнулись. С их губ сорвалось невнятное бормотание. Мартин оступился. Пытаясь сохранить равновесие, он вцепился было в волосы Мэтью, но пальцы его соскользнули в мертвые глаза. Мартин вскрикнул, отскочил и, опять споткнувшись, растянулся на каменных плитах. Взгляд его различил на полу ржавую решетку. Она была наполовину отодвинута. Повинуясь какому-то внутреннему зову, Мартин подполз к решетке и взглянул вниз. Это был старый заброшенный колодец с гладкими, черными стенами. Дно его находилось у самого основания скалы. Не колеблясь ни секунды, Мартин протиснулся в отверстие и ухватился за прутья решетки. Ногами он пытался нащупать опору. Он позвал Паоло. Но тот уже и так забрался в колодец следом за ним. Монахи повисли, вцепившись в ржавую решетку на высоте пятидесяти футов от земли. Спинами они прижались к стенкам колодца, тщетно пытаясь ногами отыскать опору.

Они неподвижно висели над пропастью. И вдруг отчетливо услышали какой-то странный, похожий на шлепанье топот. Монахи взглянули вверх и увидели страшного пса. Собака замерла у края колодца, ее слюна стекала прямо на лицо Мартину. С минуту стояла она так, словно сторожа их, затем раздался скрежет. Решетка вместе с вцепившимися в нее монахами стала задвигаться. У Мартина и Паоло побелели косточки на запястьях — так крепко вцепились они в ржавые прутья. Тела их начали раскачиваться, ударяясь о стенки колодца, ноги болтались в воздухе.

Решетка тяжело и плотно задвинулась. Собака торжествующе зарычала. Паоло бросил на пса взгляд и почувствовал, как его левая ладонь, еще влажная от крови Мэтью, постепенно соскальзывает. И вот он уже висел на одной руке, опираясь о стену. Со второй попытки ему удалось опять ухватиться правой рукой за прутья. Тяжело дыша, Паоло смотрел вверх. А собака тем временем надавила лапой на пальцы Мартина. Монах закричал, пытаясь оторвать собачью лапу.

— Не двигайся, — прошептал Паоло. — Оставь ее…

Лицо его исказилось от страха. Мартин, уставившись на Паоло, покачал головой. Рот у него приоткрылся, будто он силился что-то сказать, пальцы соскользнули, и Мартин рухнул вниз. Паоло зажмурил глаза, но заткнуть уши он не мог. Паоло услышал протяжный вопль Мартина и стук тела о скалы там, внизу. Но и после этого до него как из могилы доносились стоны Мартина.

Собака вновь зарычала, а затем как сквозь землю провалилась. Паоло открыл глаза. Он был сильным и выносливым мужчиной. Он прекрасно понимал, что может провисеть еще минуту-полторы от силы. Ему оставалось прожить безумно короткий промежуток времени. И тут Паоло заплакал, слезы струились по его лицу, стекая на подбородок. В свои последние секунды он надеялся, что боль не продлится целую вечность.

Глава двенадцатая

Денек впервые за этот год выдался по-настоящему теплым. Весенний солнечный свет заливал гостиную в загородном доме Дэмьена. Он бил в глаза телевизионщикам, которые устанавливали здесь оборудование. Кейт стояла у окна, устремив взгляд вдаль через поля. Место для поместья было выбрано, бесспорно, восхитительное. Перед тем, как сюда приехать, Кейт перелистала журналы, пробежав глазами кое-какую информацию об этих местах: дом в Пирфорде был построен в семнадцатом веке, всего здесь шестьдесят три комнаты, два крыла и современная пристройка. Земли тут было порядка четырех сотен акров.

Вид поместья, его размеры и роскошь поражали. Кейт припомнила, как на чье-то замечание, будто все это просто показуха, Дэмьен отвечал, что ему, разумеется, не нужно для себя столько комнат. Однако его родители жили именно здесь, и ему хочется сохранить и поддерживать тот стиль, к которому он привык с детства. Кейт тогда заподозрила, не было ли это заявление со стороны Дэмьена тонкой игрой, но потом решила, что все-таки ошибается.

Журналистка наблюдала за работой своих коллег. Обычно молчаливые или циничные, сейчас они, посвистывая, перебрасывались шуточками. Удивительно, как на свой лад перекраивало людей весеннее солнце.

А на террасе Дэмьен и Дин без особой радости разглядывали весенние цветы. Оба предпочитали осень. Они молча прогуливались вдоль террасы, и Дин размышлял про себя, станет ли Дэмьен когда-нибудь вновь нормальным человеком. Напряжение Торна распространялось на весь персонал, и Дин на своей шкуре ощущал состояние Дэмьена, как будто страдания того были чем-то вроде заразной болезни. Дин плохо спал, стал раздражительным. Он прекрасно прожил бы без этой Рейнолдс, вечно торчавшей рядом. Она являлась частью всех их тревог, Дин был в этом уверен. Но в конце-то концов это не его дело.

Дин решил нарушить тягостно затянувшееся молчание.

— Итак, у нас уже четыре кинжала, — начал он.

Дэмьен кивнул: