Последняя ставка

– Диана, – произнес он. Глубоко вздохнул и заставил себя думать. – Ты дома?

– Нет. Оззи взял с меня слово… впрочем, это неважно.

– Отлично, – сказал он, перебивая ее. – Выслушай меня, только не бросай трубку. Мне не нужна «Скорая». Боже… только дай мне минуту и не вешай трубку.

– У тебя ужасный голос! Не дам я тебе минуты – немедленно скажи мне, что с твоей ногой!

– Я порезался…

– Сильно? Быстро отвечай!

– Полагаю, что не сильно. Я сделал это стерилизованным ножом и позаботился о том, чтобы ударить в стороне от большой артерии…

– Ты сделал это нарочно? – В ее голосе звучали одновременно и облегчение, и сильный гнев. – Я была на работе и свалилась прямо на пол! Менеджеру пришлось закрыть мою смену и попросить, чтобы меня отвезли домой! Теперь у меня недоработка, а больничный мне не оплатят, потому что я еще не проработала год! Что это было? Покер на ампутацию?

Он тяжело вздохнул.

– Мне понадобилось срочно связаться с тобой.

Она словно закашлялась негромко, и тут же вновь взвилась:

– Тебе – что? Ты, наверно, спятил, я не могу…

– Проклятье, да выслушай же ты меня! – повысил голос Скотт. – Мне нужно выбираться отсюда, и, скорее всего, у меня не будет возможности еще раз добраться до этого телефона. Тебя и Оззи – и меня… кто-то хочет убить нас, и у них есть возможность отыскать тебя и его, как они отыскали меня. Оззи жив?

Она ненадолго замолчала. Потом сказала:

– Да.

– Мне нужно поговорить с ним. Это связано с игрой, в которой я участвовал, на озере Мид в шестьдесят девятом. Оззи, конечно же, знает…

– Боже, прошло больше минуты. Я убегаю… оставайся у телефона… я ненормальная, но я перезвоню тебе из другого автомата.

Он ухитрился аккуратно положить трубку на рычаг. Потом просто лег на пол и сосредоточился на дыхании. К счастью, в комнате было тепло. В ноге, под ровным жаром боли, ощущалось глубинное дергающее жжение.

Телефон зазвонил, и он схватил трубку.

– Да!

– Оззи взял с меня слово, что я не стану говорить с тобой по телефонам, которые можно проследить, особенно сейчас, через двадцать лет. Говори.

– Те же люди, которые убили твою мать, хотят убить тебя. И меня, и Оззи. Не знаю почему. Оззи должен знать, иначе не расстался бы со мною. Чтобы спасти нас всех, мне необходимо поговорить с ним.

Она шумно выдохнула.

– Ты обречен, Скотт, – сказала она, и ему почудились слезы в ее голосе. – Если, конечно, ты и вправду Скотт. Какой подарок я сделала на твой день рождения в шестьдесят восьмом году?

– Мой портрет пастелью.

– Черт! – она всхлипнула. – Что бы тебе и впрямь не пропасть? Нет, неправда. Скотти, я люблю тебя. Пока.

В трубке щелкнуло, наступила тишина, а потом послышались гудки отбоя. Скотт аккуратно положил трубку на рычаг, потом сел и некоторое время смотрел на телефон.

В нем созрела горькая уверенность, что теперь он может хоть другую ногу себе пропороть, хоть живот разрезать – она больше не позвонит.

Слезы жалости к себе смешивались на его лице с потом и соляным раствором.

«Сорокасемилетний одноглазый калека, – подумал он. И рассмеялся сквозь слезы. – С чего ты взял, что способен помочь кому-нибудь? Ей хватает ума, чтобы сказать доброе слово и распрощаться навсегда. И любой поступил бы так же. Любой реальный человек».

Кровь из раны вроде бы текла уже не так сильно, хотя ногу дёргало болью, а часть ковра, на которой он лежал, разбухла и стала скользкой от сворачивающейся крови.

В конце концов он протянул руку и взял стакан с виски.

Несколько минут он просто лежал и вдыхал пьянящие испарения. Если ему суждено выпить его, значит, так тому и быть, и спешить некуда. Что бы ни ждало его в спальне, может еще подождать. Ему, наверно в любом случае стоит как следует напиться, чтобы оказаться обманутым. Добиться… усыпить неверие.

– «Людской любви ты должен быть достоин», – прошептал он строки из томпсоновского «Гончего пса небес», одного из любимых стихотворений Сьюзен. – «Чем заслужить любовь ты мог – Из глины ты презреннейший комок?». – Он снова расхохотался, словно кашлял, и глубоко вдохнул дымные испарения. «Ничтожный, можешь полюбить кого, кроме Меня лишь одного?[9]» – Слова в стихотворении принадлежали христианскому Богу, но Крейн предполагал, что все боги связаны друг с другом.

Он уставился в стакан.

Телефон зазвонил, но он не пошевелился. Раздался второй звонок, и тогда он резко дернул головой и вылил напиток на свою повязку. Зашипел от всплеска боли и схватил трубку.

– А-ах… Это ты?

– Она самая, – фыркнула Диана. – Я делаю это лишь потому, что думаю, что он сделал бы так же, если бы ты добрался до него. Ты помнишь, куда он часто водил нас – за бодонатами, по воскресеньям с утра?

– Конечно, конечно. – Это важнее всего, сказал он себе. Ты снова в бою, будь внимателен.