Последняя страна

Окончательно — он пришел в себя через несколько секунд. В голове шумело, как после хорошей попойки, да саднило голову в одном месте, где ее рассекло летящим камнем — но в глазах не двоилось. От ослов — один из которых был убит и сейчас использовался как баррикада — по второму этаже длинными очередями хлестал пулемет — на подавление, не давая высунуться…

Надо идти. Приходи в себя… сколь раз с коня падал, тютя! То-то же. Вставай и дерись…

— Что… там… — прокаркал он

— Несколько на втором этаже засели. Автоматы у них…

— Вставай… за мной.

Свой автомат он перезарядил. Где Джасим и второй горец — он не видел.

Пыль и дым — частично прикрывали их. Они вышли из-за угла… дымом курился пролом, сделанный взрывом гранаты. Григорий перекрестил темноту автоматными очередями, и сунулся в него… нога попала на что-то мягкое, но разбирать было некогда. Ничего не было видно, автомат гремел где-то совсем рядом, потом — загремели пистолетные выстрелы, так часто, как будто тоже стреляли из автомата. И наступила тишина…

Они попытались пройти дальше — и не смогли. Обвалился пол.

Кашляя… пыль, дым, дышать было дюже тяжело — они выбрались назад, на улицу. Казак — пулеметчик — молодец, без команды развернулся, прикрывая ворота. С пулеметом Браунинга — он мог наделать немало дел…

Они начали обходить дом в поисках пути наверх — и нашли, что с другой стороны есть каменная лестница, и она то и есть путь наверх, на второй этаж. Без команды — казаки выстроились в короткую штурмовую колонну: первый все внимание и ствол оружия вперед, второй — на сорок пять вправо, третий — на сорок пять влево. Дружинным шагом — тронулись[18]…

Дверь на второй этаж — настежь, внутри — удивительно нежарко для такой жары за дверьми. Внутри — дверей нет, а есть занавеси, завешивающие дверные проемы. Опаснее их — нет. Они ни от чего не защищают, и то, что внутри комнаты — не видно, а вот из комнаты в коридор смотреть — видны ноги. Пулю послать — запросто…

— Справа дверь — негромко сказал Григорий.

Двое — ворвались внутрь, он остался в коридоре прикрывать. Для зачистки такого здания — необходимо человек восемь — девять, но если совсем приперло — можно справиться и втроем…

— Чисто…

Они продвинулись дальше. Это было медленно — но только дурак спешит во время зачистки помещений

— Слева дверь…

Два казака — нырнули туда.

— Господин сотник…

Поняв, что происходит что-то неладное — Григорий оставил без прикрытия коридор и вошел в комнату…

Комната. Похоже, женская половина. Пахнет благовониями и кровью, тюфяки на полу — это тут вместо кроватей, арабы не спят на кроватях. Какие-то мешки, в углу — что-то, наподобие места для еды. Один из горцев — держит сгрудившихся в углу женщин, черных как ворон под прицелом пистолета, Джасим, зажав одну из женщин меж ногами и держа ее голову за волосы, деловито, как барашку, режет ей горло кривым фамильным кинжалом. Еще две женщины — лежат у его ног в расплывающейся луже черной как нефть крови. Самое удивительное — что все это происходит почти в полной тишине, ни та, которую убивают — не кричит, а только хрипит и булькает горлом, ни те, которые ждут своей участи — не сопротивляются.

Григорий — шагнул вперед, ударил со всего размаха. Несмотря на то, что Джасим выше и сильнее его — против казака, поднаторевшего в жестоких кулачных схватках стенка на стенку — он жидковат. Тем более что арабы драться совсем не умеют, в их культуре не принято драться. Внук шейха — тяжело падает на пол, пытается встать, что-то шипит — но Григорий повторно отправляет его на пол увесистым пинком. Тишина…

— Что ты делаешь, друг? — спрашивает Григорий — разве Аллах велит тебе делать именно это? Разве так — ты должен поступать по шариату? Или для тебя весь шариат — ограничивается пятничным намазом, а?

— Ты ничего не знаешь про шариат, русский… И про нас ты тоже не знаешь…

От запаха крови, то ли от чего другого — к голове подступает боль. Звенит в ушах.

— Так расскажи мне, друг, про шариат то, чего я не знаю. Где, в какой суре Корана — сказано, что надо резать женщин как свиней? Только не лги, потому что я прочитал Коран весь. Пусть я даже и неверный…

Перед глазами — красноватая пелена, но рука, сжимающая автомат — по-прежнему тверда. Джасим смотрит на направленный на него ствол — и, наверное, понимает, что нажать на спуск и перепилить его пополам — секунда…

А может — ему плевать. Арабы фаталисты, они верят в то, что если Аллах что-то предопределил, то значит — так тому и быть…

— Ты ничего не знаешь про нас, руси… Когда эти люди — хватают наших женщин на дорогах и продают их в рабство в прибрежных городах как скотину. Когда на нас охотятся как на диких животных. За все за это — придет расплата… нашей рукой. Я мужчина и я знаю, что делаю…

— Ты мужчина? Разве ты отличился в бою? Или ты мужчина, потому что можешь зарезать женщину?