Последняя страна

Так — через несколько дней он прибыл в княжество Бейхан, пограничное княжество. Это был последний кишлак на его пути, дорога резко уходила в горы. С рафиком — который был убежденным идаратовцем — он пошел по тропе, и шел, пока совсем не стемнело — а из темноты, не выступили люди, которые преградили ему путь. Они носили подсумки с боеприпасами, какие он иногда видел у руси, и в руках у них были автоматы, автоматические винтовки и ручные пулеметы. Когда они воевали с неверными в Междуречье — у них были пистолеты, револьверы и винтовки, добыть Томпсон или ППД было большой удачей, но ненадолго — патроны быстро кончались. Теперь — он видел в руках окруживших его людей автоматическое оружие, такое, какого он раньше никогда не видел, короткие автоматические винтовки с длинными и узкими изогнутыми магазинами, пулеметы с лентами, которые мог переносить один стрелок. Боевики одеты были как местные, на головах чалмы черного и песочного цвета — как у непримиримых. Лица закрыты платками тоже однотонно-серого цвета, на ногах — ботинки армейского образца, роскошь по местным меркам — настоящая армейская обувь. Они были не затравленными и загнанными в угол бандитами — они были регулярным подразделением тайной, все увеличивающейся армии.

Террористической армии.

— Кого ты привел, Самед — спросил один из боевиков, ничем не отличавшийся от других

— Со мной Соломон… — сказал рафик

Молчание. Потом — все склонили головы…

* * *

У костра — Соломону предложили жареное мясо. Бросилось в глаза то, что, по меньшей мере, двое — едят не так как местные.

— Как твое имя? — спросил Соломон того, кто видимо был главным. Ему не давало покоя то, что несмотря на окружавшее его почтение — он не знал этих вооруженных людей. Не знал он и то, что в их головах, против кого они и за кого они. Когда он был амиром — он был амиром, и знал каждого, знал что он думает, и от кого чего ждать. Этих людей — он не знал. Вообще.

— Мое имя Дананир, эфенди… — почтительно сказал боевик

— Кем был твой отец? — слово «дананир» означало «динары» и такого имени не было среди простого народа

— Мой отец купец из Саны, эфенди…

— А почему ты примкнул к джихаду?

Боевики замолчали. Соломон — не понимал, что их война давно уже не джихад. И это непонимание — чревато было бедой

— Мы ведем войну за освобождение всех угнетенных и униженных, эфенди — сказал боевик — за братство угнетенных народов.

— А как же твой отец?

Глаза Дананира вспыхнули ненавистью.

— Мой отец один из угнетателей. Клянусь вам, эфенди, я лично убью его, как только представится возможность…

И снова — перед тем, кто когда-то начал называть себя Соломон — всего на миг раскрылась бездна. Как и тогда, в той залитой кровью камере. Соломон вдруг понял, к чему все это приведет — когда отец живет с одной только мыслью — убить отца. Он не знал того, что Дананир — сын от служанки, изгнанной отцом ребенка из дома, как только она забеременела. Но если бы даже и знал — он ужаснулся бы этому. Сын мечтает убить отца.

Но у него был тонкий нюх. И он понял, когда надо прекратить говорить на эту тему. Или ему — не дожить до утра.

— Ты прав, Дананир, смерть угнетателям.

— Смерть угнетателям! — как один повторили сидящие у костра

— Послушай, Дананир — сказал негромко Соломон — а кто вон тот человек. Он ведь не нашего народа, верно?

— Это руси, эфенди. Брат руси, который учит нас войне.

— Представь его мне.

— Брат Лех! Брат Лех!

Тот, о ком шла речь — пересел поближе.

— Слушаю тебя, брат…

— Эфенди Сулейман хочет говорить с тобой.

Незнакомец — приложил руку к груди в жесте почтения.

— Кто ты? — спросил Сулейман — из какого народа?

— Меня зовут брат Лех, и я из польского народа…

— И ты ненавидишь руси?

— Весь мой народ ненавидит руси

Соломон понимающе кивнул

— … а я нет. Я верю в справедливость, эфенди. В справедливость для всех. Раньше я ненавидел русистов, а теперь понял, что они находятся под тиранией так же как и мы.

— Смерть тиранам! — сказал Дананир