Последняя тайна храма

Халифа колебался некоторое время, и все же предчувствие чего-то важного снова побудило его пойти вперед. Подойдя вплотную к ступеням, он заметил два канделябра необычной формы, стоявшие по обе стороны от лестницы. От прямого ствола направо и налево отходили шесть изогнутых ветвей, по три на каждую сторону, увенчанные, как и сам ствол, подсвечниками. Несмотря на красоту других предметов интерьера синагоги, именно светильники привлекли внимание инспектора, еще больше усилив странное предчувствие. Он протянул руку и обхватил гладкий стебель.

– «И сделай светильник из золота чистого; чеканный должен быть сей светильник; стебль его, ветви его, чашечки его, яблоки его и цветы его должны выходить из него»[73].

Халифа резко развернулся. Он был уверен, что никого в синагоге нет, и, увидев справа, за галереей, сидящего на деревянной скамье мужчину, буквально остолбенел от удивления. На мужчине было темно-синее платье, которое делало его фигуру почти неразличимой в полутьме. Халифе бросилась в глаза необычно длинная, до груди, борода и поразительно яркие голубые глаза, сверкавшие во мраке, точно звезды на ночном небосводе.

– Это менора, – сказал мягким певучим голосом незнакомец.

– Простите?

– Светильник, который вы держите, называется менора.

Халифа только сейчас осознал, что все еще удерживает в руках спиральный стержень светильника, и тотчас выпустил его, смутившись, как будто сделал что-то бестактное.

– Извините, я не хотел…

Незнакомец махнул рукой и улыбнулся.

– Хорошо, что вам интересно. Обычно люди проходят мимо, ничего не замечая. Трогайте, пожалуйста, если хотите, и не смущайтесь – вы мой гость.

Он посмотрел на инспектора – никогда еще Халифа не видел такие ярко-голубые глаза, – затем встал и направился к нему, передвигаясь столь плавно и непринужденно, словно не шел, а парил в воздухе. Еще более странным показался полицейскому неопределенный возраст мужчины: волосы и борода были белоснежные, а кожа – гладкая и свежая. Он держался прямо и юно, так что невозможно было определить его возраст. В его облике было что-то нематериальное, почти иллюзорное.

– Вы местный… имам? – спросил инспектор каким-то необычно низким голосом, как будто говорил под водой.

– Вы, наверное, хотели сказать «раввин»? – Незнакомец снова улыбнулся и остановил взгляд на статуэтке Гора в руках Халифы. – Нет-нет. Здесь уже тридцать лет нет постоянного раввина. Я просто… хранитель. Как и мой отец, и дед, и прадед. Мы присматриваем за вещами.

Его манера говорить, его пронзительный взгляд подсказывали Халифе, что за безыскусными словами скрывается какое-то более глубокое содержание. Всегда относясь иронично к любым слухам о «паранормальных явлениях» («хункум-функум» , как говорил профессор аль-Хабиби), инспектор тем не менее не мог отделаться от ощущения, что незнакомец каким-то неведомым образом направил его сегодня по этому загадочному маршруту. Не найдя рационального объяснения, он покачал головой и сделал полшага назад. Наступила долгая тишина.

– Это слово… «менора»… оно что-нибудь значит? – спросил он наконец, пытаясь продолжить разговор и разрядить повисшее в воздухе напряжение.

Незнакомец опустил глаза и, загадочно улыбнувшись, словно ожидал вопроса, подошел к светильнику.

– На иврите это слово значит «канделябр», – сказал он тихо; лучи отражались яркими искрами в его сапфирных зрачках. – Светильник Божий, символ великой силы нашего народа. Главный символ. Знак знаков.

Вопреки надеждам Халифы его вопрос не снял, а лишь усилил напряжение. Однако по непонятной причине, сам того не желая, инспектор как заколдованный внимал словам седовласого мужчины.

– Она… такая красивая, – пролепетал детектив, скользя взглядом по изящному стволу и изогнутым ветвям подсвечника.

– Пожалуй, – сказал хранитель. – Однако, как и любая репродукция, она не более чем тень оригинала – настоящего, истинного светильника, отлитого великим ювелиром Бецалелем в незапамятные времена Моисея и исхода из Египта. – Он коснулся крайней ветви канделябра. – Та менора была поистине прекрасна. – Его глаза напоминали двух ярко-голубых бабочек, обосновавшихся по обеим сторонам горбатого носа. – Семь ветвей с грациозными, точно стебли цветов, капителями, с чашами, похожими на миндаль, – и все это из чистого золота, без примесей. Поначалу она хранилась в одной обители в пустыне, затем в Первом Храме, воздвигнутом Соломоном, затем во Втором и так до вторжения римлян, когда она бесследно исчезла. Увидят ли люди ее снова? – Он пожал плечами. – Кто знает… Возможно, однажды и увидят.

Он прервался, задумчиво посмотрев на светильник, словно вспоминая далекое прошлое; затем, опустив руку, обернулся к Халифе.

– Ее обнаружат в Вавилоне, – сказал он вдруг. – Так гласит пророчество. Истинную менору найдут в Вавилоне, в доме Абнера. В надлежащее время.