Последняя тайна Лермонтова

Незаметно смахнув слезы (слишком низко наклонилась к флакону, острые пары шибанули в глаза), я покачала головой:

– Дежурить так дежурить.

Петербургский морг старый и очень большой. Мы шли длинными коридорами, уставленными каталками с телами, и я, справившись с первым приступом паники, поражалась, насколько всеядна смерть. Красивые женщины, молодые парни, даже дети.

Получается, жизнь заканчивается. Она может оборваться в любой момент, у всех и каждого.

«И я тоже могу умереть. А я обидела бабушку и поругалась с подружкой. – Поспевать за Данилой было непросто, я почти бежала. – Или вот Даня – а вдруг он завтра умрет, а он так и не был счастлив, я ему мешала».

Потом мы остановились у какой-то обшарпанной двери, Данила негромко постучал.

– Кто это с тобой? Некрофилку привел? – захохотал санитар, рывком поднимаясь с кушетки. – А деньги где? У нас все по таксе, бесплатно не пускаем!

Данила нахмурился.

– Сестра это моя, к профессии приобщаю. Какие деньги? Не понимаю, вы о чем?

– Эх, молодо-зелено, – санитар оценивающе на меня посмотрел. – Несовершеннолетняя? А постарше сестричек не имеется? Жаль... Да, так вот – если среди ночи в дверь постучат, вы не пугайтесь. Ходят к нам тут мама с дочкой. Когда придут – ты их в холодильник сразу проводи. Тариф – трешка.

– Но зачем?! – Даня щелкнул замком портфеля, достал халат. – Разве это законно?

– Не знаю я, что они там делают. Но догадываюсь. А закон... Слушай, студент, ты потом сам будешь вспоминать эту ерунду, которую сейчас несешь. Вспоминать и смеяться...

Меня не очень интересовал этот разговор. И успешная охота на Данилу стала вдруг казаться все менее важной целью.

А важно – просто жить. Ценить жизнь, радоваться ей. И, может, еще – стараться нести как можно больше добра. Потому что в любой момент может случиться все вот это – железная каталка, полутемный коридор, а потом гроб, стук земли по крышке, и конец, человека больше нет... А что останется? Добрые дела, хороший след – единственное, что можно после себя оставить. А ведь что-то обязательно надо оставить. Не для того жил человек, чтобы просто оказаться на каталке в морге, с посиневшим зашитым животом и запекшейся на распиленном черепе кровью...

Мысли были странные, необычные, философские. Вид смерти распахнул для меня всю широту жизни, и в этом огромном прекрасном океане все прихоти и обиды стали казаться на редкость мелкими и незначительными.

А еще удивило то, что я и тогда не могла понять, и даже теперь не в состоянии толком описать. В те советские времена родители не водили меня в церковь. Но вот то ощущение, понимание того, что есть душа и есть божественная сила – оно впервые возникло у меня в ту ночь, именно в морге. Может, и правда, смерть открывает дверь к Богу? И там, где смерть – всегда есть немножко Бога тоже?..

После той ночи все изменилась. Я прекратила терроризировать Данилу и дерзить учителям, стала стараться не обижать людей. Увидела всю красоту, которая наполняет наш мир. И заболела судебной медициной.

Родители категорически возражали, в советские времена женщин-экспертов не было вообще. К тому же риск для здоровья огромен.

Мама тащила меня в гинекологию, говорила, что надо заниматься жизнью, а не смертью. Ее лицо преображалось: «Ты только представь, доча! Маленький ребенок, ему предстоит познать целый мир, и ты его встречаешь, от тебя во многом зависит его развитие, здоровье!»

Отец описывал то счастье, которое он испытывает, вытаскивая пациента с того света. «А ты, что собираешь делать ты? Изо дня в день выяснять, как именно человек на тот свет отправился? Да не все ли равно, если изменить уже ничего нельзя?!» – кричал он.

Аргументов, чтобы спорить с родными, у меня тогда еще не было. Я просто поступила так, как считала нужным.

Теперь мне было бы что сказать на эту тему. Судебная медицина и есть жизнь. Высший пилотаж жизни – пациент никогда не узнает об успешном лечении, потому что он просто никогда не встретится с тем преступником, который мог бы причинить ему вред. И это стоит самого дорого. За покой и счастье не пострадавшего платит жизнью жертва...

... Нет, все-таки не все люди ценят вежливость и внимание!

Подождав, пока я прекращу распинаться, следователь улыбнулся:

– Наташа, так как насчет кафе?

Допрыгался, родной.

Созерцание фото моей очаровательной внучки оказало на парня правильный отрезвляющий эффект. Потушив в глазах огонек интереса и вожделения, он, наконец, убрался из кабинета.

А я стала быстро писать экспертизу.

До отъезда в Петербург надо подчистить все хвосты.

В конце концов я не железная. Сначала Андрей со своим звонком, потом мои воспоминания... И необъятный московский муравейник, от которого вроде бы удавалось долгие годы абстрагироваться, зашумел, засуетился, выпустил в открытое окно струю бензинового воздуха, и мысли уже паникуют: пробки, как добраться с работы до дома?..

Но это все легко и быстро лечится. Петербургом.

ГЛАВА 2 Средниково, 1830 год, Михаил Лермонтов