Последняя тайна Распутина

Когда 21 апреля 1905 года состоялся молебен и парад 2-го Царскосельского батальона, шефом которого был покойный великий князь Сергей Александрович, взорванный террористом Каляевым, именно Дмитрий Павлович, тогда еще подросток, был представлен Николаем II этой лейб-гвардейской части. Передача почётного шефства сопровождалась раздачей служащим серебряного жетона в виде Андреевского ордена, который считался регалией правящего императора и ассоциировался с тронным Андреевским залом Большого Кремлевского дворца, местом, где прошедший таинство миропомазания и коронации новый царь знакомился с элитой империи. В центре нового жетона был помещен вензель великого князя Дмитрия Павловича. И хотя уже родился царевич Алексей, глядя на фотографии церемонии в Царском Селе, невольно кажется, что Николай II демонстрирует ближайшему окружению будущего монарха Российской империи.

В любых исследованиях, посвященных покушению на Григория Распутина, встает вопрос об уровне вовлеченности Дмитрия Павловича в убийство и его участии в ликвидации старца. Безусловно, роль великого князя не ограничивалась только присутствием во дворце Юсупова и гарантией царского следствия, на что рассчитывали покушавшиеся.

Приезжавшая в Петроград в дни перед кровавыми событиями балерина Вера Коралли вспоминает о поручении Дмитрия: «Этот вечер омрачился немного заботой о „предстоящем событии“. Надо было написать письмо женской рукой Распутину. Я это сделала. Конечно, писала в перчатках и измененным почерком. Это надо было для того, чтобы в будущем запутать следы»[346].

Эта часть воспоминаний дает указание на то, что причиной приезда Распутина во дворец Юсупова было именно предполагаемое знакомство с женой Феликса Ириной.

Взаимоотношения Дмитрия с Верой Коралли были на грани свадьбы и, если бы не вовлеченность в убийство, брак состоялся бы. Великий князь присутствовал на триумфальных выступлениях балерины в Петрограде, и его подарки ей не ограничились только букетом цветов: «среди поднесенных вещей были три громадных аквамарина в бриллиантовой оправе»[347].

Любовь к Коралли, однако, не мешала Дмитрию Павловичу продолжать интимные отношения с Феликсом Юсуповым. И иной раз он присутствует на их совместных завтраках.

Однако процитируем временами путанные, но весьма интригующие воспоминания балерины, касающиеся событий 16–17 декабря: «Но другой день был уже менее веселый, т. к. у Дмитрия предстояло это „событие“ с невеселым „времяпровождением“. Днем мне пришлось ехать в хотель и принять кое-кого из знакомых, а вечером, как было условлено, я должна была быть у Дмитрия, пока он отсутствовал… Я, конечно, сидела как на иголках. От обеда отказалась и велела подать в кабинет только немного сэндвичей и чай. Дмитрий звонил мне каждые четверть часа, сообщая о происходящем, зная, что я очень волнуюсь, а затем вдруг влетел взволнованный и все на лету рассказал, переодевшись с помощью своего воспитателя, – уехал… Я должна была опустить написанное письмо, а затем поехала в хотель. Рано утром Д. прислал за мной автомобиль и тогда уже подробно рассказал о происшедшем. Все вышло не так, как предполагалось.

В это время Юсупов, вызванный, не помню куда, кажется, к министру юстиции, давал показания, почему у него в доме стреляли. Это, конечно, нас очень взволновало, т. к., если бы в это время опросили бы Д., он бы не знал, что говорить, т. к. не знал, что сказал Юсупов. Вообще до 3 часов мы сидели как на иголках. Наконец, приехал Юсупов, и мы вздохнули. Так как Дмитрий был лицо неприкосновенное помимо высочайших повелений, то Юсупову пришлось сказать, что Д., будучи у него, выпив лишнее, вышел в сад и выстрелил в бежавшую собаку. Другого выхода у него не было, и тогда все упало на Дмитрия и за компанию с ним попала и я»[348].

Мы сегодня имеем документальное подтверждение того, что за балериной вело наблюдение охранное отделение. В этих мемуарах Коралли не упоминает, что в ночь убийства была во дворце Юсупова. Она ограничивается лишь упоминаем весьма странной просьбы великого князя быть в его дворце, пока он будет во дворце Юсупова, и упоминанием звонков, которые он якобы делал в минуты убийства на Мойке.

Но стоит напомнить, что эти мемуары – одно из нескольких писем, направленных эмигранткой советской любительнице театра Галине Васильевне Крадиновой для представления на получение советского гражданства в консульстве в Вене, и неизбежно должны были быть прочитаны в Комитете государственной безопасности.