Последняя торпеда Рейха. Подводные асы не сдаются!

— Ты что-нибудь слышал про Ройтера? Хельмута Ройтера.

— Ну, да, ас-подводник, награжден рыцарским крестом с дубовыми листьями, и… с мечами посмертно…

— Ну да… уже неплохо. А тебе никогда не намекали, что ты на него немного того, похож?

— Нет…

— А вот так? — Старик достал из кармана комбинезона толстое портмоне, внутрь которого были запихнуты какие-то потрепанные кусочки картона. — Вот это ты видел?

Хейне опешил на фотографии 50-летней давности он увидел самого себя в форме Kriegsmarine с сигарой. Ну да, прическа совсем другая, но ясно, что это он. Насколько Хейне помнил, он не занимался раньше исторической реконструкцией.

— Что скажешь?

— Не знаю… У меня нет его фотографии, его фото вообще, говорят, нет…

— Да… Он изменился. Того Ройтера уже нет, — продолжал старик, шаря в альбоме. — Вот она! — вдруг воскликнул он, как будто нашел нечто важное и очень радостное для них обоих.

— Гляди!

Открытки в альбомах были подобраны тематически и очень аккуратно. Некоторые отсутствовали — эти места оставались пустыми. Как будто вырвали с корнем некоторые деревья, ровно высаженные на делянке лесниками. На листе, где были подобраны открытки по теме «Фленсбург», отсутствовала одна карточка. Старик приложил на это место кусочек картона из своего портмоне, и он идеально подошел. Сошлись даже следы клея в альбоме и на открытке.

— Фленсбургский собор, — пояснил старик.

— Ничего не понимаю… Что это должно означать?

— Это означает, что я твой дед!

— Но дедушка умер еще в 80-м. Я его толком не помню, правда… Но это был другой человек…

— Ага! Вылитый Ройтер! — Старик расхохотался. — Ну ты же умный, наверное, юноша, ну подумай, как ты можешь быть похожим на Ройтера, если твой дедушка Бауэр! Особенно в фуражке, которую ты позавчера купил.

— Откуда вы знаете?

— Ну волшебник я, понимаешь, волшебник. — Старик снова засмеялся и хлопнул Хейне по плечу. Помнишь почерк своей бабушки? Это он?

Мне было с тобой очень, очень, очень хорошо, но вместе мы быть не можем. Не ищи меня. Это причинит только боль.

Спасибо, что ты был. Прости.

— Ну, похож… Так вы — бабушкин любовник? — вырвалось у Хейне.

— Я твой дед! Я не похож на Ройтера. Но я тебе докажу, что я Ройтер.

— Ройтер мой дед? А вы — Ройтер?

— Именно!

— Нет, погодите. Это бред какой-то… Ройтер погиб в 43-м году.

— Так думают многие. Я даже сам иногда так думаю… Но я не погиб. Мне пришлось изменить внешность, возможно, даже сильно измениться внутренне, но Ройтер остался Ройтером.

— Да, но у меня книжка есть, вот — «Энциклопедия Kriegsmarine»…

— Сиди, — остановил его Ройтер. Мне надоело читать всякую хреномуть… Я — твоя энциклопедия. Меня столько раз убивали, что, по-моему, я уже стал бессмертным… Где похоронена бабушка?

— В Аумюлле. На кладбище.

— Господи, какая насмешка… В Аумюлле![59] Поедем к ней.

— Сейчас?

— Сейчас.

«Странный старик», — думал Хейне. Но что-то необъяснимое заставляло его слушаться. Они бодро выскочили на улицу. У парапета стоял блестящий черно-красно-белый LT-1200. «Ничего себе, дедок зажигает!»

— Садись, — небрежно сказал Ройтер и кинул внуку шлем. У старика была все еще твердая рука. — Садись, говорю. Прокатимся.

«Что я делаю!» — недоумевал Хейне. Ночь, мы премся на кладбище, на мотоцикле… Он что? Сатанист? Рокер? Вот и скромный, но аккуратный камень. Марта Бауэр, 1921–1998. Изображение на нем, конечно, отличалась от того, что Ройтер носил в своем сознании. Она-то для него осталась в том 43-м, в расцвете своей молодости, годе лучшего урожая винограда и июньских дождей. Но сомнений не могло быть, та, что обожгла его сердце 55 лет назад, и та, что лежала сейчас под этим камнем, была одна и та же Марта.

— Ну вот, дорогая, я и пришел, — вздохнул старик. Он достал из кармана золотую зажигалку ZIPPO и запалил огарок свечи, оставшийся, видимо, с последнего церковного праздника. — Держи. Я тебе хочу вернуть.

С этими словами старик достал потрепанный кусочек картона с Фленсбургским собором и приладил его между свечой и фарфоровой фотографией.

— Прости, что не мог раньше вернуться. Было очень много дел… Спасал этот мир… И если он все еще стоит, значит, делал это не так уж и плохо.

— Вы любили ее? — прошептал Хейне.