Последняя трапеза блудницы

– Похоже, какое-то курареподобное вещество. При попадании в кровь микроскопической дозы вызывает паралич вначале лицевых мышц, затем шеи, рук, ног и диафрагмы. Все, конец. Без конвульсий, стонов и криков о помощи.

– Где она достала кураре?

– За деньги что угодно можно купить. Вообще, толковый химик и сам в состоянии приготовить такую отраву. Курареподобные вещества применяются в медицине… – Она замолчала и уставилась на Карелина. – Тебе-то зачем?

– Так просто. Любопытно!

– Странный интерес. – Лариса подозрительно прищурилась. – Уж не собираешься ли ты…

– Я не женат, – рассмеялся он. – Травить мне, слава богу, некого. Разве что совращенных малолеток, чтобы в полицию не донесли.

– Чего выдумал? Язык без костей!

Он чмокнул Ларису в напудренную щеку и поморщился. Духов она, при всей своей светскости, лила на себя не жалея. За ней тянулся густой шлейф аромата марокканской розы и китайской магнолии.

– Мне нравится зеленое яблоко, – сказал он. – Или красный кедр.

Лариса возмущенно фыркнула. Духи стоили уйму денег и не подлежали критике.

– Тебя подвезти?

Она отказалась. Следовало соблюдать приличия. Калмыков закрывал глаза на поведение жены, но требовал уважать его репутацию.

Дома Матвей поделился с Астрой информацией о «курареподобных веществах». Оказывается, они не являются экзотической редкостью и используются не одними южноамериканскими индейцами.

Она поблагодарила. Все же Матвей принимает участие в расследовании, неохотно, вяло, но кое-что делает.

– Как Теплинский? – вскользь спросил он. – Судя по всему, жив и благополучно совершает свое политическое турне?

* * *

Шли дни. Каждое утро Астра звонила Инге и справлялась о здоровье ее супруга. Пока ничего страшного не происходило.

Сфинкс стал навязчивой идеей, преследующей Астру круглые сутки, наяву и во сне. Она еще раз побеседовала с Людмилой Никоновой, убедившись, что чем больше узнает о покойном, тем дальше отодвигается разгадка.

Несчастная мать поведала ей о своей неудавшейся судьбе. Она рано вышла замуж, по большой любви, как ей казалось, и уже через год, будучи на сносях, осталась одна, без работы, без средств к существованию, без надежды на будущее.

– Я не успела получить образования, – вспоминала она. – Мой супруг был военным. Мужественное лицо, широкие плечи, офицерская форма, погоны… В общем, я потеряла голову. Прямо со школьной скамьи побежала в загс, боялась, опоздаю. Муж увез меня в глухой гарнизон, жили в ужасных условиях, в каком-то недостроенном бараке. Крыша протекала, изо всех щелей дуло, удобств никаких. Младшие офицеры неделями не появлялись дома, а их жены мыкались, кто как мог. Человек ко всему привыкает, кое-как и я приспособилась к тамошнему житью-бытью. Вдруг гром среди ясного неба: мужа переводят в новую часть. А я, как назло, подхватила воспаление легких. Уехал он один, написал, что живет в палатке, топит «буржуйку», воду носит из лесного ручья и ждет меня не дождется.

– Весело.

– Очень, – горько усмехнулась Людмила Романовна. – Хоть бы подумал, как я после болезни, слабая, худая, как щепка, буду жить в лесу, где нет даже барака. В санчасти не понимали, почему я вроде бы выздоровела, а чувствую себя плохо. Оказалось, всему виной – беременность. Антибиотики, которые мне кололи, с одной стороны – помогли, с другой – навредили. «Вам нужно в специализированное отделение, – сказал капитан медицинской службы. – У вас есть родители? Поезжайте домой, а то потеряете ребенка».

– И вы уехали?

– Что мне оставалось? Наш род по женской линии несчастливый. Дед с войны не вернулся, отец ушел от мамы, когда я делала свои первые шаги: я его совсем не помню. И мой красавец-муж фактически отказался от меня. До сих пор храню его гневное письмо, полное обвинений и упреков. Ты, дескать, никогда меня не любила, раз испугалась трудностей и сбежала. Жена офицера знает, на что она идет, и должна быть готова к любым жизненным поворотам. Если не приедешь, пеняй на себя, я буду считать наш брак ошибкой.

Никонова тяжело вздохнула, та давняя драма потеряла былое значение перед лицом постигшего ее горя.