Последняя треть темноты

— А давайте распишем буй? У меня с собой помада. — Валя указала на застежку на бюстгальтере, из-под которой торчал черный тюбик помады «Givenchy».

— Напишем слово «козел» и уплывем? — засмеялась Нина.

— Нет, нарисуем огромный смайлик! — улыбнулась Валя, чье лицо каждым своим мускулом силилось изобразить радость жизни. — Сегодня вернется папа, и буй будет его приветствовать.

С этими словами Валя открыла помаду, и, зажав колпачок в зубах, стала рисовать жирный красный рот и глаза. Дорогая помада ломалась о пупырчатую резиновую поверхность, кое-где позеленевшую от водорослей, но Вале было ничего не жалко ради доказательства своего безрассудства и способности испытывать подлинное счастье.

Юра три дня провел на острове Шато, жил в устричной хижине на длинных курьих ножках, смотрел на крупные, как яблоки, звезды и не проверял почту, потому что сигнал «wi-fi» на острове ловился хуже, чем рыба, и слово «сеть» у людей ассоциировалось только с моллюсками. Он говорил, что на острове мир совсем другой, что некоторые люди там живут по нескольку столетий и не умирают, хоть и не признаются в этом первому встречному; что призраков на каждом шагу тьма-тьмущая — их чтят и не гонят прочь, а дети их не боятся и с малых лет верят в силу природы. Когда-то давно на острове была создана община, в которой люди, подобно катарам, пытались жить в соответствии с Божьими заповедями, положив в основу своего существования одну лишь любовь. Ничего не вышло. Многие погибли, зарезанные праведными христианами. Но кое-кто остался, передал свое знание детям, внукам, и те научились брать энергию у солнца на рассвете и на закате, плавать по морю в шторм, печь хлеб и довольствоваться малым. Валя слушала рассказы мужа о жизни на острове, одновременно восторгаясь и досадуя. Вечером, когда Юра вернулся, и все вместе купались, приветствуя улыбающийся буй, Валя говорила:

— Все это замечательно, но сколько можно искать? Смысл жизни этих людей в том, что они нашли свое счастье, они не мечутся в вечном поиске. Хочешь уйти в монастырь или жить в общине — сейчас самое время осуществить свою мечту, а не обижаться на мир.

В ответ Юра начинал яростно барахтаться в волнах, а затем уплывал далеко-далеко в море. Минут через сорок его привозили на спасательной лодке, из которой он нехотя вылезал и, не глядя на семью, отправлялся в прибрежный бар.

— Скоро начнется прилив, пора домой, — напоминала Нина, видя, что Валя надолго вперилась в темнеющий горизонт и, может быть, уже не замечает, как проходит время.

После массажа у Нины посветлело в голове, и она пожала руку хозяйке салона, обещая когда-нибудь обязательно зайти еще разок. Девочки вышли на улицу, свет ударил в глаза, в ушах снова стали роиться звуки.

— Э-э, я вечером приглашу на ужин друга? — спросила Саша.

— Друга? Надо же! А кто готовить будет?

— Можно приготовить замороженную пиццу.

— Нет уж, давай тогда устроим пикник! Кстати, что за друг?

И Саша рассказала Нине про Гантера.

Валя никогда не разрешала устраивать пикники на набережных Сены. Она считала — там грязь, вонь, шляется всякий сброд, горемычные студенты Сорбонны напиваются и клеят девушек, обезумевшие от счастья туристы творят черт знает что, танцуют, падают в воду, орут песни, в общем — опасно и совершенно не интересно. Нину о запрете на пикники никто не предупреждал, поэтому сыр, багет, помидоры и бутылку «Сент-Эмильон» на каменных ступенях у реки она предпочла домашнему не-уюту.

* * *

Гантер получил сообщение от Саши как раз в тот момент, когда отец впервые за много месяцев кричал, ероша редкие седые волосы на голове: «Совсем одичал без матери! Дом от свалки металлолома не отличить! Убери немедленно покрышки с чистого ковра!» «Убери то-то с чистого ковра», — так обычно кричала мама. Гантер знал, что, несмотря на силу характера, волю и привычку, отец без матери порой чувствует себя неуверенно, словно идет-идет и вдруг оступается, сходит с дистанции, а потом не может встроиться обратно в прежнюю жизнь и стоит, разинув рот, или кричит, или выпивает лишнее, но никогда не опускает руки.

Собрать игрушечный автомобиль Гантер хотел уже давно. Он воображал чудесную голубую машину с автоматической коробкой передач и светло-коричневым мягким кожаным салоном. На такой машине можно уехать в любую точку планеты, и не только по ровной дороге, а по камням, по скалам, по горам, по траве, по песку — может быть, даже в прошлое или в будущее, куда угодно, в прекрасное, красивое место, — думал Гантер. Он достал почти все необходимое — ходовую часть, детали кузова, двигатель, радиатор, трансмиссию, муфту, тормоза, амортизаторы, множество разных гаек и болтов. Конечно, о сварке и сверлении в домашних условиях речь не шла, но пилить, строгать, клеить и даже работать молотком отец не запрещал. Лишь бы не на ковре.