Последняя война

Отстучал передовицу, познакомил с людьми, отдал распоряжение Бутову, заглянул в типографскую половину и ускакал на своем огромном жеребце в штаб. Николай Петрович был не только редактором, но еше и вторым заместителем комиссара объединенных партизан-скнх отрядов. В курс дела Славку должен был ввести Александр Тимофеевич Бутов.

— Ну, что же тут вводить, вводитесь сами, Вячеслав, по батюшке-то как? Вячеслав Иванович?

Бутов ходил по комнате, загребая каблуками пол. Видно, раньше не носил он сапог и не умел их носить, а может, загребал каблуками потому, что сапоги были ему слишком велики. Он ходил по комнате, дымил «козьей ножкой», а когда говорил что-нибудь Славке, останавливался перед ним. Говорил так, как будто всему удивлялся, как будто не знал, как это все с ним случилось, как все происходит, происходило и будет происходить. Александр Тимофеевич немножечко кокетничал.

— Дал вот пачку газет, оккупационных, пиши, говорит, статью, а черт его знает, как ее писать; ну вот, пишу, назвал: «Лай из гитлеровской подворотни», а черт знает... Верстай, говорит, номер, а черт его знает, как его верстать, я ведь никогда этим не занимался, даже не видел, как этим занимаются.

Кокетничанье Бутова не раздражало Славку, оно было приятно ему, и матовое лицо, еще без морщин, но уже не упругое, а размягченное годами и, видно, многими удовольствиями, которые, тоже было видно, любил Александр Тимофеевич,— это лицо с мягкими губами и чуть приметными усами также было приятно Славке. И голос тихий, шелестящий, мягкий, чуть-чуть изнеженный, даже когда Бутов выражался по-черному, тоже был приятен. И наконец эта походка, нелепая, неуклюжая и беспомощная походка интеллигента, которого обули в тяжелые, совсем не по размеру, большие сапоги. Загребая каблуками, прошелся еще раз мимо Славки, потом остановился, поднял маленький палец и сделал мягкие губы буквой «о».

— О! — сказал он.— Я сейчас покажу вам всякие бумаги, какие у нас имеются, и вы, Вячеслав Иванович, будете их изучать, знакомиться. Ездовому надо сказать, чтобы для вас столик сколотил, а сейчас присаживайтесь за мой, как-нибудь поместимся.

Александр Тимофеевич уселся добивать свою статью «Лай из гитлеровской подворотни», Славка рядышком начал читать бумаги: отчеты, донесения командиров, копни докладных записок штаба на Большую землю. Не поднимая головы, Александр Тимофеевич сказал:

— Хорошо вы описали своего немца. Неужели голого привели?

— Его расстреляли два дня назад.

— За что?

— Как «за что»?

-— Ах, ну да. О чем это я, собственно, спрашиваю? Разумеется,—проговорил Александр Тимофеевич и снова склонился над бумагой.

Скрипело перо Бутова, изредка за перегородкой, в типографском отсеке возникал, будто камень бросали в воду, грубый голос первопечатника Ивана Алексеевича, а вслед за голосом короткий смех, сдавленный,— видно, в платок смеялась,— одной Нюрки и открытый, с вызовом, смех другой Нюрки.

Славка тоже свернул себе «козью Йожку». Читал и курил. И постепенно позабыл про того немца, про Вильгельма, и когда забыл про него, стало ему хорошо, славно, как никогда. Не было никаких других чувств, кроме тихой радости. Он думал о том, что будет теперь писать и печататься в этой газете, в этой «Партизанской правде», которая делается в лесу,— в дремучем, в боевом, не сдавшемся врагу, сражающемся, в этом древнем, замечательном партизанском лесу...

Он не жалел, что оставил свой комендантский взвод, ребят, Ваську Кавалериста, отряд свой «Смерть фашизму», он ни о чем не жалел, потому что любил перемены в своей судьбе. Он любил вглядываться в будущее, знал, что оно ждет его где-то там, за какими-то пределами, чувствовал иногда оттуда толчки, глухие и сладкие толчки...

А между тем он читал бумаги и узнавал из них много интересного и неожиданного. Вон как протянулась партизанская территория, дальние отряды стоят в восьмидесяти и в ста километрах от штаба, от Славкиной избушки, где он курит сейчас «козью ножку» и читает эти бумаги. В партизанском городе, в Дятькове, построены два бронепоезда, обороняют город. Оказывается, есть партизанский город, В тылу у немцев. Уже из пятисот населенных пунктов партизаны выгнали немцев. Работают скипидарные заводы — на скипидаре ходят танки и машины партизанские, — кожевенные заводы, портняжные и сапожные мастерские, Даже колбаса есть партизанская.

Славка сглотнул слюну, захотелось есть. Он оторвался ог чтения, походил немного по комнате, несмело заглянул в типографский отсек — ему хотелось еще и разговаривать. А туг и ездовой приехал, обед привез. Как замечательно, как счастливо складывался первый Славкин день в «Партизанской правде», складывалась новая. Славкина жизнь.

г

Ему понравилось, что обедать садились за один стол, все вместе.