Последняя война

Нина положила мне руку на плечо, будто успокаивая, будто приобщаясь к чуду.

— Дай погляжу, — сказал инженер.

Я ничего не ответил, пока не прочёл записку сам.

— Смотри. Всё ясно, — сказал я. — Ошиблись адресом. Это отчёт о затмении Юпитера — на поясе астероидов. Сигнальные капсулы — один из видов связи между лабораториями. Затмение прошло восемь месяцев назад.

Нина смотрела в окно, на белые полоски пены, исчеркавшие синюю воду. Аэрокар пошёл на снижение, огни Сухуми притягивали его.

…Я сказал, что мне жарко, и вышел покурить на веранду. Вечер в ресторане был испорчен, и я тому виной. Инженер не понимал, в чём дело, подозревая, что мы поссорились с Ниной и не хотим сознаться. Я курил на веранде. Толстые шершавые виноградные листья покачивались у самых глаз. Только самый наивный дурак поверит, что капсула за три года может преодолеть расстояние в девяносто три световых года. Только последний дурак…

Я спустился на улицу, заказал аэрокар и, не попрощавшись со спутниками, поднялся в воздух. Я летел на восток, к Памирскому институту, где работала Снежина. Я понял, что эти три года я шёл к ней. Три года и три часа. Три часа лёту от Сухуми до Памира в маленьком аэрокаре.

Девиз: «Память».

— Всё, — сказал сам себе Павлыш. — Мы молодцы, хотя можно было бы написать лучше.

Павлыш улёгся на койку с рассказом в руках. Прочёл его, кое-где поправил. Теперь можно полностью отдаться редакторским обязанностям.

10

— Есть ли ещё желающие сдать рукописи? — спросил Павлыш, заглядывая в кают-компанию.

— Неужели мало? — удивился Малыш. — Я думал, у тебя вся каюта завалена рукописями.

— Так и есть, — сказал Павлыш. — Но мы, авторы, можем потесниться.

— Знаешь что, — сказал Малыш. — Ты бы скорее выпускал альманах в свет. А то начнётся торможение, забудем о литературном творчестве.

— И то верно, — сказал Лещук. — Читать нечего.

— Ну хорошо, — сказал Павлыш. — Если что ещё будет, заносите ко мне в каюту. А я пока схожу к Бакову.

Старпом был на мостике.

— Алексей Иванович, — сказал Павлыш, — мне нужно тысячу листов хорошей бумаги.

— И не надейся, — сказал Баков.

— Вы же знаете: для альманаха.

— Бумаги осталось две пачки, а она всем нужна. Подходим к Земле, все пишут. И отчёты, и дневники.

— Я не спорю, — сказал Павлыш. — И отчёты, и дневники. Но, во-первых, бумаги больше чем две пачки. В этом я не сомневаюсь. Вы были бы плохим хозяином корабля, если бумаги всего две пачки.

— Доктор Павлыш, — сказал Баков, — мы космический корабль, а не летающая канцелярия. Вместо чего вы предлагаете мне возить бумагу? Вместо ваших лекарств? Вместо запасных частей к Мозгу? Вместо зубных щёток?

— Ну, а пятьсот листов дадите? — спросил Павлыш.

— Зачем так много?

— Экземпляров тридцать — сорок надо же сделать. Всем членам экипажа, на космодром, в крупнейшие библиотеки мира, в фольклорный институт, — надо, конечно, тысяч пять экземпляров, но я понимаю ваше положение и прошу всего пятьсот листов бумаги. Одну пачку. Одну.

— Нет, — сказал Баков. — И так уже два дня все бегают ко мне за этой бумагой.

Сошлись на трёхстах листах. Павлыш и этого не ожидал. Ещё листов пятьдесят он собрал по каютам. Притащил кипу листов к себе, взял на мостике копировалку. Приготовил всё к работе.

И тут обнаружил, что стопка страниц, лежавшая на столике, за время его отсутствия несколько увеличилась. Прибавилось ещё два рассказа. Пришлось их прочесть.

Первый рассказ назывался: