Последняя война

Степняки вторглись в древние земли Саккарема сразу с трех направлений: вдоль побережья океана и через два перевала невысоких холмистых гор. Тысячи под командованием Цурсога пока еще стояли на берегах Дийялы, строя плоты и дожидаясь приказа от великого хагана. Междуречье, Венец Саккарема, готовилось к обороне и взывало к милосердию Атта-Хаджа, обрушившего на земли своих верных детей столь чудовищное бедствие.

Старший и любимый сын Даманхура Абу-Бахр, управитель Дангарской области огромного полуострова, вдававшегося в Полуденный океан, — тратил безмерное количество золота, по приказу отца торопливо создавая армию наемников. В городской гавани Дангары покачивались длинные, ладьи сегванов, аррантские галеры, снекки воинственных, закованных в тяжелые доспехи нарла-ков. Весть о великой войне на Длинной земле, как иногда именовали Восходный континент, с быстротой молнии пронеслась по окружающему миру, и каждый, умевший зарабатывать золото своей силой и мечом, спешил испытать счастья.

Авангард конного степного войска вышел к холмам, на которых возвышалась гордая Мельсина и откуда уже отчетливо различался блеск ее куполов и крыш, в двадцать шестой день летнего месяца Речной Выдры 1320 года, считая от падения Небесной горы.

Командовал бесчисленными тысячами мергейтов не сам Гурцат, а большой сотник по имени Ховэр. Куда исчез сам повелитель Степи и несколько его приближенных, а также одна из сотен Непобедимых, никто не знал. В войске поговаривали, будто хаган, взяв небольшую охрану, спешно уехал на полночь, к Самоцветным горам.

Корабль шада Даманхура по-прежнему стоял у причала Мельсинского порта. Солнцеликий не хотел покидать свою столицу.

Часть вторая. Дорога в никуда

Dies irae. dies ilia, soluet saeclum in favilla…

[День гнева, тот день, повергнет мир во прах… (лат.)]

Глава седьмая. Советник хагана

— Да, повелитель, ты верно поступил, вняв моему совету. Великое царство, созидаемое в эти дни, непременно потребует надежного и разумного управления. Любимый сын Заоблачных обязан знать, что происходит в каждой вотчине.

— Как ты сказал? Вотч?.. Это нардарское слово?

— Истинно, владыка. На язык мергейтов оно переводится как «улус». Привыкай к иноземным словам. Простые люди скорее примут тебя повелителем, если ты…

— Когда я стану повелителем, не останется никаких иноземных языков. Все земли будут слышать одно лишь наречие Вечной Степи. И меня не интересуют твои "простые люди". Те, кого Заоблачные пощадят от нашего гнева, станут рабами моих нукеров, а каждый нукер — ханом. Уходи. Сейчас я не хочу с тобой говорить.

— Как будет угодно повелителю.

Светловолосый, довольно молодой человек, казавшийся в степной войлочной юрте совершенно посторонним созданием, коснулся лбом пола, пятясь, отступил к выходу из палатки и, миновав четверку нукеров из Непобедимой тысячи, охранявших покой хагана, выбрался под звездное небо.

"День ото дня разговаривать с ним становится все труднее, — подумал человек, шагая к шелковой темно-синей палатке, в ночи казавшейся непроглядно-черной. Походный домик значительно отличался от круглых юрт мергейтов — высокий шатер держался на шесте, воздвигнутом в центре и подпиравшем шелестящую крышу из ткани, да на десятке веревок-растяжек, привязанных ко вбитым в землю колышкам. — Безусловно, советы он пока выслушивает, но я никак не могу понять, каким образом он умудряется извращать и выворачивать наизнанку самые разумные и принятые во всех землях мира вещи? Внешнее величие растет, а на деле все становится еще хуже…"

Развязав толстые плетеные шнурки, стягивавшие полог небольшого шатра, он нырнул внутрь, нашарил на поясе огниво, споткнувшись о валявшуюся на ковре подушку, дотянулся до масляной лампы, поставил ее перед собой на складной столик и высек искру. Фитилек затеплился, разгораясь.

В шатре царила самая что ни на есть походная обстановка. Два ковра, несколько небольших жестких подушек, набитых конским волосом, сундучок и, что было невиданно у мергейтов, — легкая деревянная мебель, моментально разбирающаяся или собирающаяся. Предметов набиралось не ахти: стол с тонкой крышкой красного дерева да табурет с сиденьем из прочной грубой холстины. В углублениях, специально вырезанных мастером в столешнице, покоились две чернильницы и серебряный стаканчик с перьями.

Теперь, при колеблющемся свете лампы, можно было бы хорошо рассмотреть человека, недавно вышедшего из белой юрты великого хагана Степи Гурцата. На вид ему не дашь больше тридцати пяти лет, лицо совсем не похоже на скуластые физиономии степняков или смуглые темноглазые лица саккаремцев. Скорее всего, нардарец, нарлак или, в крайнем случае, сегван. Благородный нос с горбинкой, светлые водянистые глаза (как раз такие именуются рыбьими или белыми), длинные соломенные волосы, увязанные сзади плетеным кожаным ремешком в падающий на плечи хвост. Взгляд не поймешь какой — надменный ли, грустный или настороженный.