Последняя воля Нобеля

— Вчера вечером было собрание жильцов, — сказала она. — Вино, канапе, всякое прочее дерьмо. Выбрали нового председателя, какого-то фон барона с третьего этажа. Он бриолинит волосы и носит шелковый галстук. Честно говоря, живущие там люди ничего дальше своего пупа не видят. Наверное, там так же плохо, как и здесь.

У Анники заныла шея.

— Я сегодня пила кофе с соседкой напротив, — поведала она. — Женщина нашего возраста, продала свою биотехнологическую компанию за много миллионов и теперь исследует болезнь Альцгеймера в Каролинском…

— Какая прелесть! — воскликнула Анна. — Значит, вы можете сидеть на кухне, пить кофе и мериться своими банковскими счетами. Ты предоставила нам, роющимся на городских свалках червям, чудесную возможность приезжать сюда и дышать чудесным свежим воздухом.

Она хрипло рассмеялась, и Анника нервно сглотнула.

— Мне надо закончить готовку, — сказала она, вставая.

— У тебя есть пакет? — спросила Анна, поднимая с пола сапоги.

Анника вытащила пластиковый пакет из ящика кухонного стола.

— «Норденс», Международная торговая ассоциация, Юрсхольм, — прочитала Анна надпись на пакете. — Что с тобой, Анки? Неужели ты забыла, как всю жизнь отоваривалась в кооперативных магазинах?

Анника обернулась к Анне Снапхане, прислонилась к столу и скрестила руки на груди.

— Почему ты стала такой злой? — тихо спросила она, и Анна перестала смеяться.

— Злой? — с притворным удивлением переспросила она. — Что ты имеешь в виду? Ну что ж, с подругой надо по-честному. Об этом я говорю в своих беседах: не надо концентрироваться на себе, важна самокритика. Человек не обязательно должен быть центром всеобщего внимания.

Анника почувствовала, что краснеет.

— Ты неправильно меня поняла, — сказала она. — Я бы с удовольствием осталась в городе, но для детей было лучше, чтобы перед началом школы…

— Думаю, тебе стоит обосновать свое решение, — сказала Анна. — Тебя никто не заставлял переезжать в район с самой высокой плотностью миллионеров на гектар и с самыми низкими ставками налогов в стране. Ты сделала это для кого-то или это была твоя потребность?

Анника хотела ответить, но не могла найти подходящих слов.

В этот момент в дверь позвонили.

— Убери машину! — кричал снаружи мужской голос. — Нельзя парковать машину на улице — неужели это так трудно понять?

— О нет, только не это, — побледнев, простонала Анника. — Где ты припарковала машину?

У Анны Снапхане округлились глаза.

— Перед домом. А что?

— Эта дорога не место для парковки! — кричал Вильгельм Гопкинс. — Открой дверь!

— Я тебя очень прошу, — сказала Анника, — отгони машину. Это сосед, он каждый раз страшно злится, когда кто-нибудь блокирует движение на дороге.

— Но я ничего не блокирую, — возразила Анна. — Я припарковала машину чуть ли не на тротуаре…

Звонок продолжал трезвонить, так как Гопкинс не убирал палец с кнопки. Анника бросилась к входу и открыла дверь.

На пороге высилась массивная фигура Вильгельма Гопкинса.

— Если это повторится еще раз, я позвоню в полицию! — взревел он.

— Это моя подруга, — принялась оправдываться Анника. — Она сейчас уедет.

Анна подошла к двери, отодвинула в сторону Аннике и, насмешливо глядя на мужчину, грубо выругалась.

— Как ты все это терпишь? — спросила она у подруги.

Пакет с сапогами висел на ручке двери. Анна взяла его и направилась к машине.

Мужчина сделал два шага навстречу Аннике, и она отступила в дом.

— Это моя подруга, она же не знала…

— Это все такие люди, как ты, — хрипло произнес Гопкинс. — Я точно знаю, что ты за человек.

Анника недоуменно заморгала.

— Что?..

— Ты из тех, кто мутит воду, кто хочет все изменить, но мы здесь не любим перемен.

Мужчина смотрел на нее несколько томительно долгих секунд. Потом он повернулся к Аннике спиной, спустился с крыльца и по вытоптанной лужайке пошел к своему дому.

ТЕМА: Величайший страх.

КОМУ: Андриетте Алсель.

Как он одинок, как беспокоен, как он раним! За десять лет до смерти Альфред Нобель пишет Софи Гесс:

Когда в целом мире ты остаешься один в пятьдесят четыре года и единственный человек, выказывающий тебе свои дружеские чувства, — это слуга, которого ты содержишь, в голову невольно начинают приходить мрачные мысли…

Сильнейший страх вызывает у него не смерть, а одинокий путь к ней: он боится остаться в одиночестве, лежа на смертном одре.

Его тревожат мысли о похоронах, о том, что будет после них. Больше всего он боится, что его закопают в землю.

Брату Роберту он пишет:

Даже кремация кажется мне слишком медленной. Я бы хотел, чтобы меня погрузили в серную кислоту. Тогда все будет кончено через минуту или около того…