Он притянул ее ближе, обнял крепче и уткнулся лицом ей в грудь. Она прижала к себе его голову, стала поглаживать по волосам и по шее. В объятиях Асмунда знобкий ветер в душе утих, ей стало тепло. После случившегося было ясно как день –
– Не разорвали же. Свен меня кому попало не отдаст. У него поди отними! – Ельга тихо засмеялась.
– А если
Асмунд поднял к ней голову, и Ельга стала гладить его по лицу, стараясь успокоить и утешить. Забыв, о чем сейчас говорил, он принялся горячо целовать ее грудь через тонкий лен сорочки, будто моля саму судьбу уступить силе его страсти. Самое дорогое, что у него было, грозились отнять, а он был бессилен помешать. Ельга взволнованно дышала: внутри разливалось томление, и если раньше ее разум все время твердил «нет», то теперь это казалось неважным. Кого ей дожидаться – толстяка Торстена? Худого как жердь Страдомира? Горделивого Кольберна с его Хальвданом Старым и без зубов? Молчаливая страсть Асмунда, которая в прошлом лишь мерцала звездочкой на краю неба, теперь сияла перед ней, как полная луна.
Стукнула дверь гридницы напротив, послышались негромкие голоса – кому-то понадобилось выйти. Ельга и Асмунд замерли. Было уже достаточно темно, чтобы их тут не заметили, если они не привлекут к себе внимания.
Какие-то двое прошли к отхожему чулану в дальнем углу двора. Когда они скрылись, Ельга перевела дух и наклонилась к Асмунду.
– А если что… – она запустила пальцы ему в волосы надо лбом и приподняла его лицо, – если станут уж очень одолевать, ты меня умыкнешь! Согласен?
Асмунд слегка кивнул. Ельга наклонилась и с чувством поцеловала его, потом высвободилась и скользнула обратно к двери в избу.
Худо, если их заметят. Свен не хочет выдавать ее за кого-то из тех, кто уже посватался, но едва ли воеводе сильно понравится замысел взять в зятья собственного сотского.
Удалившись наконец из гридницы, Прекраса была так утомлена, что не могла даже разговаривать. Проверила, как Святка – он давно спал, – и сама стала готовиться ко сну. Ингер ухмылялся, вспоминая пир, но Прекрасе не хотелось это обсуждать. Это был день ее торжества, но опять вышло, что все смотрели на золовку, говорили о ней, чуть не подрались из-за нее! Засыпая, Прекраса еще чувствовала досаду.
Утром встали поздно. Прекраса спохватилась: как там Нежига, прибирают ли в гриднице, готовят ли угощение на новый день? Знатные гости быстро не уезжают, сегодня опять пировать.
– Как по-твоему, – начала она, подавая Ингеру нарядный кафтан, уже не тот, что был на нем вчера, – гости наши спьяну свататься затеяли или взабыль ее взять хотят?
– Само собой, взабыль! Это же самого Ельга законная дочь!
– Она старая! – Прекраса подошла к нему вплотную и стала застегивать мелкие, тесно сидящие золоченые пуговки. – Ей двадцать пятый год идет!
– И что? – Ингер взял ее руку в свою. – Она – как Заря. И через десять лет невестой будет. Такую жену берут не кашу варить… и даже не детей рожать. Они все мне в родню метят. А чад им другие женки нарожают.
– Ты смотри, никому не обещай! – предостерегла Прекраса.
– Такие дела врасплох не решаются. Тут не мы сами – со старцами совет держать придется.
– Смотри, как бы Свенька с кем из женихов не столковался.
– А что Свенька? Она не в его воле.
– Он ей брат сводный! И к себе ее на двор забрал.
– А я ей брат вуйный! Как забрал, так и отдаст, если я спрошу. Ельг мне державу оставил, стол и все, что при них. И ее. Я – князь, и сестра в моей воле. Это раньше, пока она чашу подавала, была ее воля, а теперь как я скажу, так и будет!