Последняя женщина

Со временем боль утихла. Но даже сейчас она не знала ответа на вопрос: почему так бывает? Кто определяет в этом зловещем пасьянсе, кому стать Каином, а кому — ярким лучом в мире, пронизанном злом.

— Послушай, Лена, здесь один человек хочет с тобой встретиться. — Голос мужа заглушался шумом проезжающих автомобилей.

— Для чего?

— По-моему, поговорить о твоем творчестве. Я тоже тебя плохо слышу. Ладно, поговорим дома.

— Здравствуйте.

Молодой человек был в твидовом поношенном пиджаке и голубой рубашке с красным галстуком.

— Здравствуйте, — ответила она. — О чем вы хотели поговорить?

Молодой человек слегка растерянно и, как ей показалось, недоуменно посмотрел на присутствующего в кабинете мужчину.

— Это мой муж, — предваряя вопрос, сказала Елена.

— Понимаете, — словно обдумывая, с чего начать, проговорил посетитель, — я написал книгу. — И немного помедлив, добавил: — Книгу о добре, радости и счастье. Ну и, конечно, о том, что есть зло.

Она вопросительно посмотрела на него.

— Видите ли, в чем дело, — все еще неуверенно продолжал он. — Я увидел ваши картины и, как бы точнее выразиться, вынужден кое-что изменить в своей книге. Некоторые установки, утверждения. Еще некоторое время назад такое было исключено. Честно говоря, меня это пугает. Я человек с достаточно устоявшимися взглядами, да мне и не тридцать лет… Но менять надо, — уже твердо, после некоторой паузы, произнес он. — А для того, чтобы сделать это, я должен поговорить с вами.

— Что же вас заставило прийти к такому выводу?

— То, что я увидел в ваших картинах. Понимаете, после первого знакомства с ними я просмотрел много материалов о вашем творчестве, и это только подтвердило то, что я надумал сделать. А после знакомства с вашими взглядами, пусть даже заочного, сомнений не осталось вообще. В одном из своих интервью газете "Балтимор" вы говорите, что считаете совершенно необходимым, чтобы картина давала человеку явный положительный заряд. Я с этим полностью согласен. Более того, я бы убрал из Третьяковки такие полотна, как "Утопленница", "Проводы покойника". В этой галерее бывает очень много детей, и я не вижу, что такие картины могут им дать. Разве что пробудить что-то темное. Многие могут возразить: там показана суровая, нелицеприятная сторона жизни — она такова. Я категорически не согласен. — Он заговорил быстро: — Во-первых, я, как и все люди, каждый день сталкиваюсь с этой ее стороной. Каждый день, если не сказать — постоянно. И я не хочу, чтобы, придя в галерею, мне напоминали об этом. Для чего? Чтобы я не забыл? Кто решил за меня, нужно ли мне забывать такое? Думаю, напротив, люди приходят сюда, чтобы уйти от горькой правды, получить радость, улыбнуться. А что такие картины делают с детьми? Вопрос вообще из области психологии, но никто и никогда не занимался его изучением. Может, угнетают их? Или озлобляют. Кого растит такое искусство? Или, может быть, они дарят им радость? Навязывают, как бы сказать деликатнее, сумрак, тьму. И есть конкретные люди, которые опять решают за нас. Давайте оставим такие картины, например, тем, кто изучает технику живописи. Право, такие произведения не должны делать нас своими заложниками. Может, русский человек потому и готов был веками жить в грязи и убожестве, что его иногда сознательно убеждали: "Чем ты недоволен? Посмотри, какой ужас творится в жизни других". А еще совсем недавно такой подход вообще был государственной политикой.

Он помолчал.

— Когда вы, там же в интервью, говорите, что много раз видели картины, источающие зло, то, смею утверждать, галереи так же, как библиотеки, хранилища не только добрых, но и злых мыслей. Опасно, если там остались те же люди и те же идеи.

Она с любопытством посмотрела на него.

— Какие же картины вы предлагаете показывать?

— Например, вашу картину "Выход из синагоги".

— Ах, вот я здесь при чем.

— Да. Именно так. Или детей, ставших цветами на ваших картинах.

— Но ведь цветы есть у многих художников, — она улыбнулась.

— Верно. Даже почти у всех. Есть все: великолепная техника, свет, наконец радость. Но ни у одного их них нет того, что есть у вас.

— Чего же?

— Милосердия.

Елена задумалась. Конечно, она это знала. Но привыкла к восхищению ее техникой исполнения, сюжетом и гордилась этим. "Помилуйте, — говорила она себе, — кто же откажется от сравнения с великими голландцами?" Она еще раз внимательно посмотрела на него.

— А кто вы по образованию?

— По первому — инженер, по второму — финансист.

Елена удивленно подняла брови.

— Понимаете, это даже лучше, — горячо продолжил молодой человек. — Будь я специалистом, я выразил бы мнение узкого круга посвященных. Но я совершенно обыкновенный человек. Значит, вам это удалось!

— Что удалось?

— Да как вы не понимаете? — Он снова заговорил быстро. — Я вынужден многое изменить в своей книге. Человек рождается и живет для того, чтобы нести добро и радость людям. На этом построен сюжет. Так я думал раньше. Но оказалось, что смысл жизни совсем другой.