Последняя женская глупость

– Похороны и так были через неделю, – буркнул Резвун. – Как аварию-то подстроили? Что-то с машинкой сделали?

– Нет. Ему дали курнуть напоследок. Обычная сигара, но обработанная ЛСД. Уж и не знаю, какие глюки его одолевали, но мотался он по дороге так, словно убегал от стаи чертей. Ну и врезался в дерево на полной скорости. Ко всеобщему изумлению. Верно? Ведь в организме после вскрытия не нашли ни следа алкоголя. Григорий Александрович не хотел, чтобы к нему хоть в чем-то можно было придраться. А так выходило, что у «мерса» Иннокентия Александровича был не в порядке бензобак, он позаимствовал у господина Бронникова «Линкольн», но не справился с управлением.

– А почему вы не сделали попытки содрать деньги и с Сироткина, как пытаетесь?..

Он не договорил, почувствовав, что окончание фразы «как пытаетесь содрать с меня» прозвучит грубо и оскорбительно. А ведь киллер пришел к нему со взаимовыгодным предложением, этого нельзя не учитывать!

По лицу Павла промелькнула тень, но голос звучал ровно, без обиды:

– Я никогда не предавал своих работодателей. Вы не забывайте, Николай Александрович, что господин Бронников первым решил от меня избавиться, только потому, что я слишком много знал. Но, быть может, мы все-таки к делу перейдем? К вашему делу?

– Давно пора. – Резвун обеспокоенно покосился в ту сторону, куда ушли дочь с внуком, только сейчас вдруг осознав, что весь этот разговор, все эти закругленные, осторожные фразы и признания незнакомца могли бы быть ловушкой, чистейшей воды подставкой, а в это время с Ниночкой и Кирюшей невесть что происходит.

– Да не волнуйтесь, – досадливо махнул на него Павел, мигом прочтя его мысли. – Ничего с ними не случится… во всяком случае, пока.

– Мне придется вам поверить, – хрипло проговорил Резвун, доставая из кармана трубку, но тотчас словно бы забыл о ней, стиснул в кулаке.

– Придется, – покладисто кивнул Павел. – Давайте спрашивайте. Что вам еще непонятно?

– Насколько мне известно, Григорий никому и никогда не верит на слово. Какие доказательства нашей смерти вы должны будете ему представить? Уши отрежете, как в каком-то жутком рассказе Конан Дойла?

– Нет, зачем? – брезгливо передернулся Павел. – Уши ваши при вас останутся. Фотографии э-э… тел пошлю, только и всего. Ну и сам факт вашего и вашей семьи исчезновения, шумиха в полиции-милиции. Это я уже говорил.

– Так. Какова форма вашего расчета с Бронниковым?

– Я получил аванс в размере десяти тысяч. Фотографии передам электронной почтой в зашифрованном виде, к этому файлу никто, кроме него и меня, доступа знать не будет. После этого он переводит мне в «Кредит Лионне» семьдесят процентов оставшейся суммы. Потом я возвращаюсь в Россию, к этому времени вас должны искать уже вовсю. Как только начинается шумиха дома, Григорий Александрович должен со мной окончательно рассчитаться. Все просто.

– В свете известного нам контекста слова «окончательно рассчитаться» звучат двусмысленно, не правда ли? – слабо усмехнулся Резвун.

– Более чем, – кивнул Павел.

– Скажите, а вы не беспокоились вот о чем… Представьте, что ваш замысел исполнен, но в Интерполе или даже местной полиции сыскался какой-нибудь дотошный мент, который установил: некто Павел Малютин, подданный РФ, находился в Нанте одновременно с исчезнувшим семейством. Не так трудно проследить ваш путь от Нижнего и обратно. Не боитесь, что может быть установлена ваша связь с Бронниковым? Вернее, он этого не боится? Или у вас паспорт на чужое имя? Типа паспорта гражданина мира?

– Та нормальный украиньский, – солидно усмехнулся Павел. – Кличуть мени в циём мисте Павло Малютко, здоровеньки булы!

Резвун машинально кивнул:

– Ага, здрасьте. Ну с вами все ясно. Что же вы предлагаете нам?

– Как что? Мы с вами организуем соответствующие фотографии, я их отправляю в Нижний по электронке, получаю деньги от Бронникова (конечно, это будет не вся сумма, но ладно, иначе невозможно) и от вас – и сваливаю в неизвестном направлении. Понятно, что в Нижний я больше не вернусь, не полный же идиот самому в лапы волку лезть, – ну что ж, велика Россия…

– А отступать некуда, – пробормотал Резвун, раскуривая трубку.

– Что?

– По-моему, это Кутузов сказал в 1812 году, а может, и кто другой, точно не помню. Велика Россия, а отступать некуда. К нам это выражение вполне катит. Нам ведь в Россию тоже путь теперь заказан.

– Да почему?