Последняя женская глупость

Забавные бывают на свете совпадения! На той вечеринке в «Барбарисе» она, конечно, обратила внимание на красивого художника из ТЮЗа, подумала, что такие глаза не часто встретишь – правда что как звезды, – а эти чуточку нависшие, похожие на крылья голубя веки придавали им странное, томительное выражение. Ну а потом, когда эти глаза начали с равно обещающим выражением сверкать во все стороны, Римма поняла, что видит перед собой очередного юного Казанову. Даже от себя она скрывала совершенно неконтролируемое ощущение ревности, которое вдруг овладело ею, и странной, необъяснимой потери, когда пришло время уходить. На прощание оглянулась. Вокруг Никиты по-прежнему вился целый рой дам и девиц, словно он был медом намазан, честное слово! Его обалденные глаза все так же неутомимо и ласково сверкали, чудилось, во всех направлениях сразу.

Римма начала собираться, но пришлось посидеть в холле и подождать гардеробщика, который куда-то запропастился. В углу работал видеомагнитофон, и Римма с изумлением обнаружила, что на экране мелькают знакомые лица хозяев «Барбариса» и… Никиты. Наверное, здесь нарочно крутили пленки, которые писали во время ремонта этого старого, заброшенного здания, преображения его в модерновый клуб, во время оформления. Римма смотрела, смотрела… Потом вдруг просто протянула руку и вытащила кассету из магнитофона. И тотчас в ужасе огляделась: что же она делает, клептоманка несчастная?! Сейчас ее за ушко да на солнышко!..

Но холл был по-прежнему пуст. Впрочем, стоило Римме сунуть кассету в сумку, как из туалета появился важный гардеробщик, по привычке всех русских мужиков проверяя ширинку уже в дверях. И неразоблаченная клептоманка удачно смылась домой, ругательски ругая себя за глупость: ну что было бы, если бы она попалась?

Словно в наказание, пришлось долго ждать маршрутку, Римма озябла и промокла, поскольку начался дождь, а зонтик она не взяла. Наконец добралась до дому, надеясь найти успокоение в родных стенах, которые просто обязаны помогать, об этом даже пословица сложена. Однако нашла на автоответчике сердитое послание от Григория, который, оказывается, вернулся из Москвы сегодняшним вечером, на сутки раньше, чем намеревался, и сразу с вокзала хотел приехать к Римме, но ее не было, поэтому он отправился домой. «Ладно, увидимся завтра в издательстве!»

Ждать до завтра не хотелось; Римма решила попытать удачу и позвонила домой Григорию. Однако удача в этот вечер во всем подражала Никите Дымову и благосклонно улыбалась кому-то другому. Трубку снял не Григорий, а Марина, его жена, и настроение у Риммы вовсе испортилось. С Мариной она, понятно, говорить не стала, бросила трубку, с горя набухала себе полный бокал «Кампари» с апельсиновым соком, причем перевес был настолько на стороне «Кампари», что Римма уснула, едва коснувшись головой подушки. И приснилось ей то, что называют эротическим сном… только почему-то видела себя Римма не в объятиях Григория, как следовало быть, а с этим юным Казановой из ТЮЗа. И сон этот оказался такой безумный, грешный, страстный и живой, что, когда Римма проснулась, у нее ноги сводило от судорог, точно не во сне, а наяву она обвивала этими ногами бедра своего нечаянного любовника, плечи ломило, будто их наяву сжимали чьи-то руки, и губы припухли, словно нацелованные, и по телу разливалась блаженная истома, как будто не во сне, а наяву она испытывала снова и снова самое острое в жизни наслаждение, глядя в эти сияющие от счастья, исполненные любви глаза.

Римма подошла к окну, открыла пошире форточку и стояла под ней, пока не озябла. Но дрожь, которая пронизывала ее тело, не имела никакого отношения к ознобу… Нет, конечно, она была разумная, очень ироничная женщина, она умела посмеяться над собой, что и не замедлила сделать, но подчинить своей воле нечаянные, шальные мысли, и замирание сердца, и невнятную тоску, в этом сердце поселившуюся, она не могла. Время шло, впечатление безумного сна, казалось, должно было остыть, однако никак не остывало.

Римма не искала встреч с Никитой, их пути не пересекались даже случайно, на светских и полусветских тусовках, куда изредка выводил ее Григорий. Но, чудилось, она видела его перед собой постоянно. Никому и никогда она не призналась бы в этом, однако даже в моменты близости с Григорием перед ней иногда вспыхивали эти глаза, которые смотрели на нее с такой любовью, с такой нежностью, что у нее горло перехватывало судорогой и блаженство становилось вовсе уж непереносимым. А уж стоило вообразить это себе днем, как она совершенно не могла работать и сидела, часами сидела без дела за своим столом, незряче глядя в рукопись очередного детектива либо дамского романа, которую надо было срочно прочесть, а она не читала, не могла читать – снова и снова оживляла постыдные воспоминания, и ей казалось: самые лучшие книги про самую пылкую любовь меркнут перед ее любовью.

Любовью? При чем тут любовь?!