Последняя женская глупость

Глупость полная – самозабвенно влюбиться в сон! В сон – и в те несколько кадров на краденой кассете. Да разве может быть такое? Ведь она любит Григория, они пять лет вместе, все эти годы только с Григорием были связаны все надежды и мечты о будущем: как он разведется с Мариной и женится на Римме, да и если не женится, все равно, он слишком крепко привязан к Римме, чтобы расстаться с ней, они всегда будут вместе, всегда! А теперь она вдруг почти с ужасом ощутила, что Григорий как-то померк в ее глазах. Его импозантная внешность, его ум, его заразительное веселье, его щедрость, его пылкость в постели – все, что раньше доставляло ей столько счастья, вдруг перестало радовать Римму и даже начало раздражать ее. И, осознав это, она испугалась не на шутку.

Уж она гнала, гнала прочь свои блудливые мечтания, свои бесплодные томления, уж она возвращала, возвращала себя к реальности и, наконец, почти избавилась от наваждения по имени Никита Дымов, как вдруг (совершенно так, как это всегда и происходит в детективах или любовных романах – стремглав, неожиданно, внезапно, вдруг!) он выбежал на проселочную дорогу из лесных зарослей и попросил у нее помощи.

«Дас ист фантастиш!» – как любил говорить директор «Бука» Николай Александрович Резвун, приятель и компаньон Григория. Правда что – натуральная фантастика. И история, рассказанная Никитой, была нелепой, фантастичной, однако Римма всему этому сразу поверила и очертя голову кинулась ему помогать. Пока не удалось ни помочь особенно, ни заглушить в душе нелепое, но почти до слез отчаянное разочарование оттого, что он ее, оказывается, в тот вечер в «Барбарисе» даже не заметил. А она-то робко, таясь даже от себя, надеялась… А она-то думала: не мог бы, ну никак не мог бы присниться ей тот исполненный взаимного безумия сон, если бы эта взаимность не зародилась между ними наяву!

Выходит, мог.

– Я кружу напропалую с самой ветреной из женщин. Я давно искал такую – и ни больше и ни меньше! – бормотала она, отчаянно мечтая выдать желаемое за действительное.

К концу пути Никита немножко успокоился и даже начал испытывать на Римме свои чары. Чисто по привычке, безотчетно и рефлекторно, автоматически, так сказать. Она сразу просекла этот автоматизм и известную отработанность, но все равно – настроение немедленно улучшилось. И поэтому сейчас с легким сердцем вбежала в подъезд дома, где раньше находился магазин «Весна», а теперь какой-то маркет, и, совершенно не чувствуя ног, принялась подниматься по лестнице.

Ног-то она не чуяла, а вот задыхаться начала довольно быстро. Может, потому, что горло все еще перехватывало от девчоночьего, дурацкого, но непроходящего ощущения счастья, или потому, что лестница была неудобная и крутая, как во всех хрущевках. Но дыхание вовсе пресеклось, когда она увидела двух мужчин, обосновавшихся между ящиками с картошкой на площадке перед пятым этажом.

Мало ли кто это мог быть! Но у Риммы заколотилось сердце, когда она встретила их настороженные взгляды. И только тут вспомнила, что и Никита не сказал, и она совершенно забыла спросить его, как выглядели напавшие на него Костя и Эдик-педик. Тоже мне мисс Марпл!

Впрочем, на первый взгляд никто из них на педика однозначно не походил, и Римма слегка совладала с колотящимся сердцем. Прошла мимо, поднялась на площадку, чувствуя, как те двое внимательно изучают ее бедра (куртка у Риммы была короткая, до талии, а джинсы в обтяжку). Позвонила в квартиру под номером 20.

Поскольку единственный жилец этой квартиры сидел сейчас в «Ауди», оставленной около больницы водников, Римма очень удивилась бы, если бы кто-то появился на пороге. Но она держалась так, словно чрезвычайно удивлена тем, что ей никто не открывает. Пожимала плечами, звонила снова и снова, вслушивалась в тишину за дверью… Наконец приняла самый разочарованный вид и начала спускаться по лестнице.

– Никого нету? – подал голос светловолосый, очень приятный на вид парень лет тридцати со светлыми приветливыми глазами. – Обидно, да? Мы тоже в гости пришли, а хозяев нету. В девятнадцатую квартиру. Вы их не знаете?

– Никого я тут не знаю! – огрызнулась Римма. – Надо же, свинство какое! Я так спешила!

– Свинство, – охотно поддержал светловолосый, и второй, с крупной головой, широкоплечий, склонил бычью шею в знак согласия.

– Подружка подвела? – Светловолосый оказался весьма словоохотлив.

– Нет, друг.

– Гад! – сказал широкоплечий, и Римма даже запнулась, с таким глубоким чувством это было произнесено.

– Ждать не будете? – спросил первый.

– Нет, спасибо! Пусть он меня теперь поищет!

– А зовут вас как? – грубовато поинтересовался широкоплечий. – Может, появится этот, ваш-то, привет передадим?

– Обойдется он без моего привета, – Римма изо всех сил изображала оскорбленную гордость.

А светловолосый игриво попросил:

– Телефончик не дадите, девушка?

– В другой раз, – сказала Римма, вприпрыжку сбегая по ступенькам и чувствуя, как с каждым шагом рассеивается напряжение, владеющее ею. – Когда-нибудь потом!