Последняя женская глупость

Соседка скользнула по нему рассеянным взором и снова уставилась на экран, где Никита Дымов продолжал кривляться с микрофоном, теперь прижав к себе певицу и откровенно ее тиская, против чего та, похоже, совершенно ничего не имела, даже наоборот.

– Да вот этот блядун, – простодушно выразилась Александра Васильевна, ткнув пальцем в веселое лицо Никиты. – Он сюда приезжал, в Соложенку, я его видела.

– Когда? – неизвестно почему насторожился Бергер, хотя, конечно, не могло быть ничего особенного в том, что любовник приехал к Римме в ее дачный дом. Надо же им было где-то встречаться! – Давно?

– Нет, недавно, – покачала головой Александра Васильевна. – Как раз в тот день, когда… когда мы со Славиком Риммочку нашли. Убитую.

Как теперь принято выражаться, о-па!

– О-па… – протянул Бергер. – В тот самый день? Вы уверены? А когда? Утром, днем, вечером?

– Уверена, уверена, – истово закивала Александра Васильевна. – Вот именно что днем. Но ближе к вечеру. Ровно без двадцать пять, – проговорила она на нижегородский манер, сильно «якая».

– Откуда вы так точно знаете? Посмотрели на часы? – Бергер даже растерялся.

– Ага, посмотрела. У меня как раз будильник остановился, я его накручивала и в окошко поглядела. А он бежит от Римминого дома через двор как ошпаренный. Я еще, помню, подумала, не с Григорием ли Александровичем он поругался? Хотя нет, «БМВ» возле дома уже не было… – неторопливо размышляла вслух Калинникова, как вдруг тихо ахнула, схватилась ладонями за щеки: – Матушка родимая! А не он ли… не этот ли… Риммочку-то и застрелил?!

«Смерть предположительно наступила между пятнадцатью и девятнадцатью часами», – вспомнил Бергер заключение эксперта. А «без двадцать пять» – это и есть между пятнадцатью и девятнадцатью…

Бергер непроизвольно шагнул к столу, схватил знакомую страницу в россыпи красных капелек:

«Этот прелестный юный ангел со стрелой в руке как будто хочет обнажить ей грудь, чтобы пронзить сердце, а как он смотрит на измученную любовью женщину!..»

Да неужели вот так все и было?!

Римма Тихонова 24 октября 2001 года. Нижний Новгород

Она шла по мостику через овраг, разделявший набережную Федоровского на две части, и улыбалась, глядя на клубившуюся внизу осеннюю сумятицу. Отчего-то даже сумерки не уняли буйного разноцветья листвы: там, под мостом, в полумгле, все краски чудились еще ярче, словно внизу полыхал диковинный костер. Римма на минуточку склонилась над перилами, и, как всегда, когда смотрела с высоты, мелькнуло мгновенное желание с этой высоты сорваться. Броситься в осенний, последний костер, сгореть в нем…

Выпрямилась, подавляя головокружение и блаженную улыбку, пляшущую на губах. Встречный прохожий посмотрел с некоторой опаской: уж не спятила ли дамочка?

Ты прав, родимый, есть маленько!

Налетел ветер, ударил в спину, подхватил и понес. Римма перебежала мостик, не чуя земли под ногами, но ветер был тут почти ни при чем. Или при чем? Или это он, осенний ветер, напоенный последними теплыми дуновениями, разлохматил ее волосы, нагнал на ее лицо странную улыбку, сделал глаза мечтательными, а мысли – хмельными?

– Клены выкрасили город колдовским каким-то цветом, – вдруг пропела она негромко. – Это снова, это снова бабье лето, бабье лето!

Вообще-то конец октября на дворе. Бабье лето было в сентябре. А она что поет?

– Что им нужно, этим листьям, ничего мне не понятно… Я ловлю, как эти листья, наши даты, наши даты. Я забыл, когда был дома, спутал ночи и рассветы. Ах, это омут, ах, это омут, – бабье лето, бабье лето!

Странно. Эту песню пели, когда Римма еще в институте училась. Давно. С тех пор ни разу не вспоминался ее ошалело-счастливый мотив и слова. Почему же вдруг сейчас?..

Захотелось оглянуться и проверить, смотрит ли Никита ей вслед, но машина осталась слишком далеко, не разглядеть. Да какая разница? Смотрит не смотрит, любит не любит… Хорошенький мальчик, однако что ей до него? Вроде бы ничего, кроме чисто человеческого интереса, сочувствия к «собрату по разуму», попавшему в нелегкое, опасное положение, ничего, кроме естественного желания помочь. Чистейшей воды альтруизм!

А вот интересно, сделалась бы ты такой же альтруисткой, если бы в лесу в твою «Ауди» подсела какая-нибудь женщина, без разницы, старая или молодая, какой-нибудь мужчина, тоже без разницы, старый или молодой, – словом, кто-то другой, а не этот темноглазый парень, которого ты практически не знаешь, но от одного взгляда, от одного слова которого твоя голова кружится так, словно ты залпом выпила бокал хорошего шампанского в смеси с мартини? Ох уж эта смесь…