Последняя женская глупость

Не нужны ей были извинения, не нужны оправдания. Он был ей нужен, он, с этим запахом его, с этим солоноватым привкусом, оставшимся на ее губах, с этими его заглушенными стонами, которые все еще звучали в ее памяти, с этими его пальцами, которые впивались в ее плечи, когда судороги били его тело. Она ждала, ждала, но надежда на то, что он появится, с каждой минутой истекала из ее сердца, как кровь из открытой раны.

Поставила ногу на педаль газа.

Но ведь его преследуют, вспомнила она вдруг, ему ведь помощь нужна. Как можно уехать и бросить его? А вдруг эти загадочные Костя и Эдик сообразят, что если беглец не появляется дома, то его надо искать в театре?

«Да угомонись ты, – приказала она себе почти с ненавистью. – Совсем не факт, что Костя с Эдиком не существуют исключительно в твоем воспаленном воображении. Навешал тебе мальчишка лапши на уши, чтобы ты его бесплатно в город привезла, да еще и… Да еще и – вот именно! А если даже его и в самом деле преследуют, ревнивая девица отстоит его своей плоской грудью от любого врага. Увидела своего Никитку с другой – и вон какое светопреставление устроила, чтобы спугнуть парочку. Вот это боевая подруга, я понимаю! Под ее защитой никакие киллеры не страшны, где уж мне с ней тягаться. Наверное, это его постоянная любовница. А может, даже и жена. Ну и ладно, мне-то что?»

Тронула машину с места, развернулась прямо на перекрестке Ошарская – улица Горького, доведя до столбняка и сердечного приступа как минимум трех водителей. Римма вряд ли соображала, что делает. Двинулась не к площади Свободы, откуда ей всего проще было проехать домой, на улицу Бориса Панина, а почему-то в совершенно противоположном направлении, к площади Горького. И безостановочно повторяла про себя: «Мне-то что, мне-то что, мне-то что?!.»

Неведомо куда она бы заехала, но уже где-то напротив парка Швейцария ее вернул на землю звонок мобильного телефона. Разъяренный Григорий интересовался, вернулась ли она из Соложенки, а если да, то где шляется и не сошла ли она вообще-то с ума? Или Римма забыла, что они сегодня вечером уезжают в Москву, откуда завтра рано утром вылетают в Париж, на ежегодную Книжную выставку-ярмарку?! И до отправления поезда осталось всего два часа?..

Изобразив на пересечении улицы Медицинской с проспектом Гагарина новый безумный вольт и чудом избежав лобового столкновения с автобусом, Римма отправилась наконец домой.

Александр Бергер 28 ноября 2001 года. Соложенка

Метаться меж двух огней, не зная, кто же из любовников Риммы Тихоновой, постоянный или временный, стал ее убийцей, Бергеру пришлось недолго. Стоило только вспомнить строки заключения: «Отпечатков третьего лица на пистолете не обнаружено». Ни четких отпечатков третьего лица, ни смазанных – что на стволе, что на рукояти. Приходилось признать, что Никита Дымов этот пистолет в руках не держал. Если он и убил Римму, то из какого-то другого оружия, однако пока никаких признаков этого оружия не возникало.

Могло, конечно, статься так: застрелил, но оружие унес с собой. А «вальтер» подкинул нарочно, чтобы отвести от себя подозрение. Держал его очень осторожно, кончиками пальцев. Ага, так двумя пальчиками и нес всю дорогу до Соложенки от Нижнего, непосредственно от квартиры Бронникова, куда забрался, видать, через окошко. Чепуховина. Тогда получается, «вальтер» валялся на даче Риммы где попало? И Дымов его случайно нашел, случайно совершил убийство… Не тянет даже на подобие версии. Между прочим, Бронников уверял, что сам не знает, как пистолет исчез из его квартиры. Ну ему так и положено, Бронникову, от всего отрекаться. Однако пока что он – единственный подозреваемый, у которого имелось все: и возможность совершить преступление, и орудие убийства, и повод сделать это. И вот с этим самым «поводом» Бергер снова захотел повидаться.

Они уже встречались с Дымовым – буквально на второй день после гибели Риммы. Оперативно-следственная группа тогда частым бреднем и очень быстро просеяла всех знакомых убитой, а на художника Бергер вышел через издательство: там человек пять как минимум рассказали и об анонимке директору насчет его подруги, и о том, кто был главным героем этой анонимки.

Во время той встречи Дымов поразил его своим убитым видом. Он практически ничего не мог сказать, его время от времени начинало трясти, словно в приступе малярии (Бергеру приходилось видеть таких страдальцев). Никита Дымов походил на малярийного больного не только этой дрожью, но и заострившимся, пожелтевшим лицом. Тогда Бергер подумал, что его скручивают приступы скорби по любимой, хотя и покинутой женщине, однако теперь, выслушав Калинникову, он посмотрел на эту ситуацию иначе.