На неё вдруг накатило воспоминание об ещё одной ситуации в жизни, когда ей приходилось голодать. Конечно, не настолько экстремальной и не так радикально, однако Ксюше тогда четыре месяца приходилось буквально сидеть на каше, картошке и дешевых макаронах. Кажется, это было в конце две тысячи девятого года – года, в котором произошло сразу несколько вещей. Тем летом бабушка с дедушкой, под конец своей жизни перебравшиеся на дачу, умерли – аккурат через месяц после того, как Ксюша закончила университет. Чтобы достойно их похоронить, она истратила большую часть своих не слишком больших сбережений – несмотря на то, что её дядя, братья и Саша тоже добавили свои деньги. Той же осенью она приступила к работе в должности школьной учительницы русского языка и литературы. Платили ей, как всем учителям, не слишком хорошо, а во второй четверти ситуация с зарплатой и вовсе ухудшилась в связи с разгаром мирового экономического кризиса. Тем же временем цены на все, в том числе за квартиру и коммунальные услуги, росли. Если первое время после смерти близких и похорон Ксюша ещё какое-то время сводила концы с концами, то в декабре она, расплатившись со счётами за свою трёхкомнатную квартиру в адмиралтейском районе, поняла, что на жизнь до следующей зарплаты ей осталось всего чуть больше тысячи рублей. Учитывая, что стабилизации финансовой ситуации и в мире, и в стране в ближайшее время не ожидалась, а от того небольшого количества частных учеников, которых она, стараясь хоть как-то подработать, взяла в качестве репетитора, заработок был копеечный, ситуация грозила перейти в хроническую. Тогда Ксюша решила сдавать жильё. Сдать всю квартиру целиком не получилось, и она выставила на съём две комнаты. Но только на одну в итоге через два месяца удалось найти съёмщицу, коей оказалась молодая студентка биологического факультета Алина. Потом она ещё прожила у неё два года, после чего переехала к своему молодому человеку – как раз перед тем, как её рукопись наконец-то приняли в издательстве. Девушка была дружелюбной, неконфликтной и отлично разбавила одиночество Ксюши, отчего депрессия, развившаяся у неё в последнее время – как из-за него, так и по причине наступления по-настоящему взрослой жизни со всеми её трудностями и ответственностью – потихоньку отступила (хобби писать книги тоже, конечно, сыграло в этом немалую роль).
Благодаря Алине же более-менее удалось выровнять и ситуацию с деньгами. Но те четыре месяца, проведённые Ксюшей в отчаянной нужде и множественных ограничениях себя во всем, были весьма нелёгкими. Моменты, когда ей удавалось тогда поесть где-нибудь в гостях, она считала везением, но не могла для себя допустить, чтобы это происходило часто – навязываться и выпрашивать, давя на жалость, всегда было выше её достоинства.
Сейчас, вставая с кровати и, пошатываясь от головокружения, под аккомпанемент урчания пустого желудка, направляясь к стене, ей подумалось: как бы она отреагировала тогда, узнай, что когда-нибудь с дефицитом еды для неё будет ещё хуже? Настолько хуже, что ей придётся соскребать со стен засохшие куски позавчерашней тушёной капусты? Собирать, с горящими от внимания глазами изучая каждый миллиметр холодно-голубых бетонных стен, дверей, кровати и земляного пола, стараясь не пропустить ни одного обнаруженного кусочка, и тут же жадно класть в рот, не обращая внимания, что на вкус она уже стала окислившейся и холодной. Капуста просто таяла во рту, независимо от того, какие попадались куски: сырые и вялые, как половая тряпка, или полностью засохшие, аппетитно хрустевшие при жевании. Ксюша продолжала находить их повсюду и сразу есть, даже не тратя лишне время на то, чтобы помыть слегка запачканные землёй те останки капусты, что она поднимала с пола.
И казалось, в этот момент не было ничего замечательнее.
Глава 17
Она была странной, эта девушка. Такой удивительной, загадочной и непонятной, насколько он, само воплощение аномалии и человеческой особенности, мог её оценить.
В близости с ней тоже было что-то совершенное иное. Мягкое, летучее, прозрачное ощущение. Он не мог этого объяснить – такого раньше не появлялось. За всю жизнь у него было много женщин, и со всеми происходило по-разному. Кто-то истошно кричал, захлебываясь своей кровью, отчего его собственная приливала к низу живота со скоростью стремительной волны, и дело шло быстрее, сильнее и насыщенней. В такие моменты он мог сказать, что испытывает удовольствие на самом деле, а не вводит себя, как обычно, в заблуждение, попутно пытаясь обмануть и свой организм.