Он потянулся за полупустой пачкой «Мальборо лайт», лежащей на полу, и достал четвертую сигарету за час. Поднося ее ко рту, учуял остаточный запах бензина, впитавшийся в рукав. Наполнил горючим четыре канистры и оставил их в запертом гараже, взятом в аренду. В целях предосторожности он снял худи. Когда кончик сигареты затлел, этот звук напомнил тот, что раздавался, когда мать тушила бычки о его кожу. Она никогда не выбирала в качестве цели его руки или ноги — ожоги на открытой коже могли привлечь внимание учителей или социальных работников. Ей всегда хватало трезвости, чтобы коснуться горящей сигаретой его спины или голых ягодиц. Он сделал глубокий вдох и щелчком сбил пепел в сторону.
Побуревшая, умирающая юкка в горшке, оставленная предыдущими жильцами, свесилась на камин. Она была похожа на одно из растений, которые он держал у себя в спальне на подоконнике, когда был юн. Намеренно не поливал их, пока земля не становилась сухой, словно кость, а листья не делались ломкими и не начинали опадать. Только когда растения были уже на грани смерти, он даровал им воду и солнечный свет, которых они жаждали, а потом повторял процесс снова и снова.
Затем поднялся на уровень выше — до насекомых и моллюсков. Ловил и морил голодом мокриц и улиток, пока те не впадали в летаргию, а потом позволял им поесть гниющих корней и листьев — просто чтобы посмотреть, как далеко он может зайти, не убивая. И когда их было уже недостаточно, чтобы удовлетворить его любопытство, он обратил внимание на соседскую кошку черепаховой масти. Держал ее запертой в сарае, две недели давая самый минимум воды и совсем не давая еды. Потом, когда он пришел, чтобы покормить ее, то, открыв дверь, обнаружил, что она произвела на свет выводок котят. Но ей нечем было их кормить, и они быстро умерли. Кошка даже начала поедать одного из них. У него не было сомнений, что при сходных обстоятельствах его мать поступила бы с ним точно так же.
У него за спиной был прислонен к стене чемодан, застегнутый на «молнию», — он не хотел, чтобы его одежда пропиталась табачным дымом. На полу лежали скатанный спальный мешок и сложенное полотенце, которое он использовал вместо подушки во время ночевки здесь. Подо всем этим по полу было расстелено полиэтиленовое полотнище — чтобы не оставить никаких следов, по которым его можно было бы идентифицировать: ни случайной капли слюны, ни выпавшей ресницы, ничего.
Его роль в сегодняшнем представлении была сыграна, но это не конец истории, и он подозревал, что в эту ночь ему практически не придется спать. Он обнаружил, что после убийства, как правило, не спится.
Ему нравилось наблюдать со стороны за следственными процедурами; его пленяло то, как полицейские эффективно и методично обследуют место преступления — словно муравьи, обустраивающие муравейник. Он представлял, как они перемещаются по дому, отчаянно выискивая улики, по которым можно было бы опознать его, и делают это хореографически слаженно, не сознавая, что он слишком умен, чтобы беспечно выдать себя какой-либо ошибкой. Он не для того посвятил два года скрупулезному планированию и изучению, относясь ко всему и ко всем с обдуманной тщательностью, чтобы позволить чему-либо пойти не так.
Счет смертей ныне дошел до цифры четыре. Он несколько мгновений наслаждался этой цифрой — ведь прошел больше половины пути до финишной черты. Сегодня он уделит некоторое время торжеству, а потом займется финальной подготовкой к коронному убийству. Он не может позволить себе задерживаться здесь или почивать на лаврах.
Он широко зевнул, щелкнув челюстью, и этот зевок застал его самого врасплох. Свежая доза кокаина, приобретенная по пути к дому пожарного, позволяла ему не уснуть, однако заставила мозг работать вразнобой с телом. Мышцы все еще ныли от переноски тяжелого пожарного оборудования из фургона в дом и вверх на два лестничных пролета. На миг он неохотно испытал уважение к людям, которые проделывали такую работу день за днем. Потом покачал головой, и его сочувствие испарилось. «Они должны знать, что не неприкосновенны», — напомнил он себе.
Он бросил сигарету в жестяную банку, и та зашипела, упав в кока-колу, плескавшуюся на донышке. Такой же звук издала крепкая кислотная смесь, составленная из бытовых чистящих средств, когда он плеснул ее в лицо пожарному, открывшему дверь. Других из своего списка он обездвиживал седативными препаратами, не давая им шанса закричать, так что это был первый раз, когда он слышал чью-то реакцию на причиненную им боль. Для его слуха это была настоящая симфония. Седативный препарат последовал уже потом, и он смог справиться с врагом.
Однако никакая боль, испытанная Гарри Доусоном, не могла возместить ту, которую он причинил. Причиной его смерти стала безответственность. Несколькими днями раньше, когда Думитру затянуло под колеса поезда, крошечная часть личности убийцы задалась вопросом: справится ли он с ролью палача? Теперь он получил ответ на этот вопрос. Эта роль становилась для него второй натурой.