Последняя жизнь (СИ)

- Джоооон, можно к тебе?

Джон тяжело вздыхает, понимая, что разрядка откладывается:

- Входи, Гарри.

Сестра впархивает в комнату в чем-то золотистом.

- Оцени мое платье. Мне нужно твое мнение как мужчины, - просит она и начинает вертеться и кружиться, раскинув руки в стороны. – У меня есть еще два варианта, а сама я не могу никак выбрать.

Джон честно смотрит на это произведение портновского искусства, в котором ни черта не понимает и улыбается – сестра, несмотря на свои пятнадцать лет, по-прежнему остается маленькой избалованной девчонкой.

- Ну как тебе? – интересуется Гарри.

- Пойдет, - резюмирует Джон.

Гарри еще раз кружится на носочках и выплывает из комнаты, обещая вскорости вернуться. В ожидании сестры, Джон оглядывается, отмечая стоящие на окне в вазе любимые маргаритки (это мама) и заботливо развешанные на стене в дорогих вычурных рамках грамоты из школы и академии (это Гарри, есть чем похвастаться перед подружками). Следующее демонстрируемое сестрой платье голубого цвета, с большим количеством кружев и разных бантиков. Джон по-прежнему ничего в этом не понимает, но с умным видом кивает и показывает большой палец.

- Хорошо? Да? – Гарри строго смотрит на брата.

- Нормально.

Гарри сердито вылетает из спальни брата и возвращается в чем-то совсем уж воздушном, напоминая облако.

- Если скажешь «годится», я тебя придушу, - предупреждает она, - отыщи в своем словарном запасе что-нибудь поинтереснее, солдафон. Мне важно твое мнение!

- Господи, Гарри, но я ровным счетом ничего в этом не понимаю, - мямлит Джон, - лучше спроси маму, - но сестра наседает, сердито размахивая крепкими кулачками перед носом, и Джон просто сбегает из комнаты, как есть, в одних носках, брюках и нижней рубашке, в надежде укрыться от гнева Гарри.

Убежище он находит в парке, устраиваясь в гамаке, подвешенном между вишневыми деревьями. Солвейг начинает припекать, оживляются птицы и какие-то насекомые, но Джон не слышит их назойливого внимания, почти мгновенно засыпая. Сон его крепок и глубок, как бывает только в ранней и беззаботной юности, расцвечен яркими пророческими снами, в которых плохое обязательно перемежается с большим и безграничным счастьем.

- Просыпайся, соня, - сестра сердито толкает его, грубо вырывая из цепких пут сна, - пора собираться уже. Матушка тебя обыскалась.

Джон сонно улыбается и причмокивает, щуря глаза – Солвейг садится, на землю опускается тихий летний вечер и даже птицы как будто поют свою вечную песню шепотом. Какое разочарование – а ведь столько планов было на этот день. Джон собирался навестить школьных друзей, кое-что купить для себя и обязательно гостинцев для однокурсников, которым не повезло остаться на выходные в академии, заглянуть в императорскую библиотеку по одному важному вопросу, ну и заказать цветы для Сары. Что ж, остается надеяться, что в императорской оранжерее по-прежнему растут неплохие орхидеи, а остальные дела придется в спешном порядке провернуть в воскресенье. Джон вздыхает, спрыгивая на землю, и обнимает обиженную сестру.

- Ну что, какое платье ты выбрала? Номер один, два или три? – интересуется он, улыбаясь.

- Номер один, - сдается Гарри, улыбаясь в ответ, - мама выбрала.

- Отличный выбор, - одобряет Джон, - у мамы превосходный вкус.

- Подлиза!

В своей комнате Джон обнаруживает почищенный и отглаженный мундир, новые форменные брюки и блестящие, словно рояль, ботинки. Матушкина забота приятна. Джон принимает ванну, с удовольствием погружаясь в почти забытые детские ощущения, запах ромашкового отвара в воде и горечь душицы на губах. А после приятно завернуться в огромное пушистое полотенце и просто полежать на кровати, никуда не подрываясь и ни о чем не думая. Но матушка торопит, и минуты блаженного безделья заканчиваются. Джон быстро одевается и спускается вниз, где Гарри носится от одного зеркала к другому, пытаясь разглядеть себя то в профиль, то анфас, и Джону становится смешно, как в этой жизни кое-что совсем не меняется. Девчонки есть девчонки.

Они едут на бал в парадный императорский дворец в отцовском автомобиле, огромном, претенциозном и совершенно неповоротливом. Дань традициям, хотя кары, безусловно, функциональнее. Джон любит скорость, простор и свежий воздух, и эта медленная черепашья езда с дорожной пылью и урчанием мотора раздражает. Чтобы отвлечься, он интересуется у матушки:

- Что это за сфинксы такие? Кто-нибудь их видел?

- А как же, - она прекращает оправлять на платье оборки, - сын тетушки Филлипс. Мальчик служит в дипломатическом корпусе младшим офицером. Он присутствовал на подписании каких-то договоров и рассказывал, что внешне они ничем неотличимы от нас. Вроде бы обычные люди, даже хвостов нет. Но они едят человечину…

Джон хмурится, вспоминая курс ксенологии:

- Что за глупость, мама. Не едят они людей, это сплетни. Рацион у них, как у кошачьих…

Гарри хихикает:

- Молоко, сметана и… рыбы!

- Дура, - бурчит Джон.