Последние часы в Париже

– Это Освенцим! – выкрикнул охранник. – Лагерь смерти! По прибытии в этот лагерь многие заключенные отправлялись прямиком в газовые камеры. Вот одна из них. Через эти выпускные отверстия поступал ядовитый газ. – Он указал на нечто, напоминающее насадку для душа. – Помещение было плотно запечатано, и газ закачивали до тех пор, пока не умирали все заключенные. – Он сделал паузу, оглядывая аккуратные ряды зрителей, затем постучал дубинкой по стене. – Это то, что мы называем массовым убийством. То, что нацисты называли «Окончательным решением еврейского вопроса».

Себастьян закрыл лицо руками, до боли потирая глаза кулаками. Он предпочел бы физическую боль той, что пронзила его сейчас. Чем он лучше любого нациста? Он помнил «дни акций», когда гестапо и СС выходили на улицы. «Rein![112] Зайти в дома! Закрыть ставни!» Все в ужасе забегали внутрь, запирали двери, в то время как евреев вытаскивали из дома и бросали в грузовики. Однажды Себастьян подглядел из-за занавески, как они тащат старика Баумайстера за бороду; добрейшей души человек, который давал ему денег, чтобы он бегал за хлебом, и как-то сказал ему, что когда-нибудь он станет отличным спортсменом. Больше он никогда не видел герра Баумайстера, а когда спросил о нем, отец велел ему заткнуться. Когда еврейские дети исчезали из его класса, куда, по его мнению, они отправлялись? Это то, о чем многие из них предпочитали не думать. В конце концов, они были бессильны против нацистской машины.

Фотографии изменили жизнь в лагере. Охранники, некогда дружелюбные, теперь поджимали губы и отворачивались от заключенных вместо того, чтобы вступать с ними в разговоры. А неделей позже, когда их везли на ферму, где они работали, местные жители выкрикивали им вслед оскорбления. Жена фермера, миссис Джонс, больше не угощала их чаем после обеда. Коллективное чувство вины охватило многих заключенных, даже молодых парней, всего восемнадцати-девятнадцати лет от роду, которые знали только диктатуру и войну. Себастьян сильнее, чем когда-либо, тосковал по Элиз. Мысль о том, что она осталась одна, да еще узнает об ужасах расправы над ним, а потом решит, что его убили, беспокоила его. Он должен был поскорее выбраться из плена, должен был найти ее.

Глава 58

Эштон-ин-Мейкерфилд, сентябрь 1945 года

Себастьян

Германия окончательно капитулировала 8 мая. И уже наступил сентябрь. Но Себастьян все еще находился в плену. Он-то думал, что военнопленных освободят, как только закончатся боевые действия. Всей душой он стремился во Францию, к Элиз. Последние четыре месяца он писал ей каждую неделю, и ни на одно письмо ответа не получил. Он пытался связаться и с Янником ле Бользеком, но и тот не откликнулся. Ему нужно было выяснить, что с ними произошло.

– Идешь играть в футбол? – Ганс подтолкнул его локтем.

– Позже. Сначала в библиотеку. Хочу посмотреть газеты. Тебе тоже не помешало бы.

– Конечно. – Ганс немало удивил его. – Почему бы нет? – Он залпом выпил свой чай. – Боже, какой горький!

– К этому чаю нужен сахар. Добавь хотя бы немного молока.

– Никогда не привыкну к этому пойлу. – Ганс встал из-за стола. – Тогда давай, погнали. У нас полчаса, прежде чем эта компания управится с завтраком.

Остальные заключенные все еще сидели, склонившись над мисками, медленно пережевывая безвкусную кашу. Себастьян собрал свою грязную посуду и понес ее на кухню. Ганс последовал за ним.

– Увидимся на игре позже, – сказал Ганс приятелю, дежурному по кухне.

– Как только уберу тут все за вами.

Себастьян и Ганс вышли на солнечный свет и направились в маленькую библиотеку в задней части британских казарм. На самом деле библиотекой громко назывались три полки с подержанными книгами, подаренными местными жителями, да пара выцветших плоских подушек на полу. Но зато туда доставляли прессу. Себастьян взял свежий номер журнала «Панч»[113] – одного из своих любимых, с красочными карикатурами, высмеивающими все и вся. В Германии расстреляли бы и за меньшие преступления. Он уселся на подушку, подтянув колени к груди, и открыл журнал.

– Ты только посмотри. – Себастьян подождал, пока Ганс устроится рядом. – Это невероятно.

– Что там? – Ганс скрестил ноги, расстилая газету «Телеграф» на бетонном полу.

– Они критикуют собственного премьер-министра.

– Да, им это позволено. – Ганс рассеянно перевернул первую страницу своей газеты. – И что говорят?

– Что он должен отпустить нас, военнопленных. Это прописано в Женевской конвенции. – Себастьян зачитал текст из журнала. – Военнопленные должны быть репатриированы по прекращении военных действий.

Ганс глубоко вздохнул.

– Разве они не прекратились еще несколько месяцев назад?

Себастьян читал дальше:

– Но премьер-министр Эттли говорит, что это не закон, а, так сказать, совет. Просто директива. – Он нахмурился. – Неужели так и есть? Разве Женевская конвенция – всего лишь директива?

– Не знаю. – Ганс пожал плечами. – Думаю, что да. Если там написано.