Последние часы в Париже

– Эттли говорит, что страны, пострадавшие от нацистов, имеют право на компенсацию – военные репарации. А труд военнопленных – это и есть компенсация. – Себастьян закрыл журнал.

– Что? Так мы теперь – компенсация. – Ганс горько рассмеялся. – Мы слишком усердно работаем. В этом наша проблема. Мы слишком хорошо выполняем приказы. – Он взглянул на Себастьяна. – Но знаешь, держу пари, что кормежка здесь лучше, чем в Германии.

– Как долго они могут держать нас здесь? – Себастьян услышал отчаяние в собственном голосе. Ради всего святого, ведь он даже не знал, жива ли Элиз! Не проходило и дня, чтобы он не думал о ней.

– Ганс. – Себастьян встал. – Ты продолжай без меня. Я хочу кое-что спросить у коменданта.

– Надеюсь, ты не собираешься цитировать ему Женевскую конвенцию.

– Увидимся позже, Ганс. – Себастьян вышел из библиотеки и зашагал по свежескошенной траве к британским казармам, где один раз постучал в дверь коменданта.

– Да?

Себастьян вошел в кабинет и коротко кивнул.

– Доброе утро, господин комендант.

Комендант откинулся на спинку стула, глядя на Себастьяна поверх очков.

– Чем могу помочь?

– Господин комендант, у меня вопрос. Пожалуйста, позвольте.

– Да?

– Когда нас освободят, господин комендант? – выпалил он, прежде чем его покинуло бы самообладание.

В комнате воцарилась тишина, пока комендант холодно смотрел на Себастьяна. Наконец он заговорил:

– Я не получал никаких инструкций относительно вашего освобождения.

Себастьян собрался с духом.

– Но, господин комендант, военные действия закончились несколько месяцев назад…

– Я хорошо осведомлен об этом. – Комендант оборвал его на полуслове. – Но как уже сказал, я не получал никакой информации относительно вашего освобождения. Это все?

– У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет, сэр?

– Нет. – Комендант встал и, обогнув стол, распахнул дверь, давая понять, что Себастьяну пора.

– Благодарю вас, сэр. – Себастьян бросил на него последний взгляд, прежде чем уйти.

Ему расхотелось играть в футбол. Разочарование и чувство собственного бессилия разъедали душу. Теперь он находился во власти британцев, и какими бы справедливыми и дружелюбными они ни казались, все еще оставался их пленником. Досада переросла в гнев, и он начал мыслить как заключенный, задумываясь о побеге.

Когда они работали на ферме Джонсов, за ними не вели постоянного наблюдения. Поскольку ферма была маленькая, туда определили только Ганса и Себастьяна. Вместе с ними трудился и сам мистер Джонс, но иногда ему нужно было по каким-то делам съездить в город. Правда, на ферме оставалась миссис Джонс, которая снова стала приносить им по чашке чая во второй половине дня. Да и три дочери Джонсов, казалось, вечно торчали на улице – стирали белье или просто гуляли по полям, гонялись друг за другом или качали младшую на качелях, свисающих с раскидистого дуба. Они частенько поглядывали на Себастьяна и Ганса – сначала застенчиво, но потом одна из старших стала приветственно махать рукой, что вызывало смех у сестер. Нет, бесполезно было пытаться сбежать оттуда средь бела дня; слишком много пар глаз наблюдало за ними. Лучше бы сделать это ночью, под покровом темноты.

Глава 59

Эштон-ин-Мейкерфилд, декабрь 1945 года

Себастьян

Последние несколько недель Себастьян прятал вилку в ботинке. Как только появлялась возможность, он обходил лагерь по периметру в поисках места, скрытого от посторонних глаз, где можно было бы сделать подкоп под колючую проволоку. Он нашел такое место за одним из бараков. И теперь каждый раз, проходя мимо, делал вид, что завязывает шнурок, а сам ковырял землю вилкой. Грунт был не слишком плотно утрамбован, и Себастьян подумал, что сможет сделать подкоп. Если уйти с наступлением темноты, в его распоряжении будет целая ночь. За это время он мог преодолеть расстояние около тридцати километров. Времени достаточно, чтобы добраться до другой деревни, переодеться и сесть на автобус или поезд, направляющийся на юг, в порты. Он откладывал свои шиллинги из той небольшой суммы, что им платили за работу, и предполагал, что этого хватит, чтобы купить немного еды и, может, даже билет на автобус.

Он рассудил, что Рождество – идеальное время для побега; ночи были длинными, охранники пребывали в благодушном настроении и теряли бдительность, пропуская по стаканчику в предвкушении праздника. Еще в прошлое Рождество он убедился, насколько важен этот день для англичан. Стоило рискнуть.

И вот в канун Рождества, после ужина, когда охранники немного выпили, Себастьян дождался подходящего момента. Он покосился на дверь. Охранник, обычно дежуривший там, находился не на посту, а сидел за столом вместе с группой заключенных; похоже, разучивал с ними рождественский гимн «Тихая ночь». Себастьян огляделся вокруг. Никто не смотрел на него. Небрежной походкой он направился к двери.

– Ты куда? – Охранник, казалось бы, поглощенный пением, вскочил с места.

Себастьян сунул руку в карман и вытащил несколько шиллингов.

– Курить охота, – сказал он. – У тебя не найдется сигаретки?