– Знал, – отвечает Куп, – с того самого мгновения, как увидел в газете вашу фотографию. Да, некоторое сходство действительно есть, но я знал, что эта женщина не может быть Самантой Бойд. Но не знал, что с этим делать.
Я мысленно возвращаюсь к событиям минувшей ночи, когда вернулась домой и застала их вдвоем. Вспоминаю, как Куп держал на ее шее руку. Вроде бы гладил, хотя на самом деле, вполне возможно, собирался задушить. Да, он планировал убить и Тину. Может, прямо в моей гостевой комнате.
– Почему ты мне ничего не сказал?
– Не мог, – отвечает Куп, – для этого мне пришлось бы сообщить тебе, что Саманта Бойд мертва.
Из моей груди вырывается стон. Боль и тоска достигли предела, и я больше не могу держать их в себе. Я стону все громче и громче, пытаясь заглушить грядущее признание Купа. Но того, что мне пришлось услышать, и так уже слишком много. Теперь мне известно, что он убил и Саманту Бойд. Она ушла не в тень, как все считали, а в могилу.
– Почему? – шепчу я.
– Потому что она была совсем не такая, как ты, Куинси. И не заслуживала, чтобы ее упоминали в одном контексте с тобой. Чтобы повидаться с ней, мне пришлось лететь в какой-то говенный городок во Флориде. И все это чтобы обнаружить безвольную, заплывшую жиром дрянь. Ничего общего с той Самантой Бойд, которую я себе представлял. Я не мог поверить, что передо мной та самая девушка, которая осталась в живых после бойни в мотеле. Она была напугана, покорна и совсем не похожа на тебя. И так хотела понравиться. Господи, она просто вешалась на меня. Лайза проявила хоть какую-то сдержанность.
Вдруг в голове что-то щелкает, и все складывается в единую картину. Каждая отдельно взятая деталь. Будто бусины, они нанизываются друг за другом и превращаются в ожерелье.
Куп спал с каждой из нас троих. С Сэм, с Лайзой и со мной.
Теперь они мертвы. В живых осталась только я.
Я продолжаю плакать. Горе сжимает меня своим кулаком, выдавливая из глаз слезы.
– Она даже не поинтересовалась тобой, – говорит Куп, будто это оправдывает ее смерть, – Саманта Бойд, Последняя Девушка, как и ты, так хотела побыстрее залезть ко мне в штаны, что даже не спросила, как ты.
– А как я была, Куп? – спрашиваю я, чувствуя, что мои слова так же горьки, как и слезы. – Хорошо?
Он аккуратно засовывает пистолет в кобуру. Потом подходит ближе, переступает через Тину, становится рядом со мной на колени и смотрит мне в глаза своими голубыми глазами.
– Замечательно.
– А сейчас?
Я дрожу, боясь, что он ко мне прикоснется. И не желая знать, каким будет это прикосновение.
– И сейчас может быть замечательно, – говорит Куп. – Ты можешь все забыть. О сегодняшнем вечере. О том, что случилось десять лет назад. Один раз ты уже избавилась от этих воспоминаний. Сможешь избавиться и сейчас.
Под моей ногой вдруг чувствуется какой-то предмет. Что-то острое.
– А если я не смогу? – спрашиваю я.
– Сможешь. Я тебе помогу.
Я отваживаюсь опустить глаза и вижу, что там нож. Тот самый нож, что выпал из кармана Роки Руиса. Тогда Тина подобрала его, чтобы оставить себе. Теперь она тихонько подталкивает его в мою сторону. Она все еще жива – смотрит на меня налитым кровью глазом.
Из-под рукава ее куртки выглядывает татуировка. Хотя я вижу ее вверх ногами, слово читается отчетливо.
Выжить!
– Мы можем куда-нибудь поехать, – продолжает Куп, – только ты и я. Начать новую жизнь. Вместе.
Он говорит так основательно и серьезно, словно и сам верит, что это возможно. Но это не так, и мы оба это знаем.
Несмотря на это, я продолжаю игру. Киваю ему. Сначала медленно, но потом, когда он тянется ко мне и касается щеки, быстрее и быстрее.
– Да, – говорю я, – мне тоже этого хотелось бы.
Я киваю до тех пор, пока Куп не начинает меня целовать. Сначала в лоб, затем в щеки. Потом его губы касаются моих, и я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не отпрянуть, не заорать и не наблевать на него. Я отвечаю на его поцелуй, одновременно опуская на пол правую руку.
– Куинси, – шепчет Куп, – моя любимая, прекрасная Куинси.
Его руки смыкаются на моей шее, стараясь не слишком причинять боль. Он тоже плачет. Когда он начинает сжимать сильнее, его слезы смешиваются с моими.
Большой палец мой руки касается острия ножа и скользит по его дрожащей кромке.
Куп все сильнее и сильнее сжимает мне шею, его пальцы скользят к трахее, глубже вонзаясь в кожу. Потом он целует меня опять. Вдыхает в мои легкие воздух, хотя руками выдавливает его обратно. Он все плачет и стонет, бормоча мне в рот слова.
– Куинси, моя милая, прекрасная Куинси.
Мои пальцы нащупывают рукоять ножа и обвивают его.
Мне больше нечем дышать. Воздуха в легких больше не осталось, хотя Куп по-прежнему меня целует, вдувая его в меня вместе со словами раскаяния.
– Прости меня, – шепчет он.
Я поднимаю нож.
Куп все давит, все целует, все просит прощения.
– Прости, прости меня.
Я ожидала, что его тело окажет сопротивление, словно он сотворен не только из кожи и плоти. Но нож легко вонзается в его бок, изумляя и парализуя его.
– Куинси…