Окунаясь в видения, представляемые ему глазом Богов, он ужасался страшным картинам. В его мысленном взоре страна была окутана почти непроницаемой пеленой пепла и едкого дыма, даже свет солнца не мог пробиться чрез этот губительный занавес, точно погребальным покрывалом закрывшим всю землю. Было трудно дышать, люди искали убежищ, чтобы укрыться от губительного пепла, насытившего воздух, разъедающего само дыхание. Мгла же становилась все гуще и страшнее: нигде не вспыхивало ни огонька, ни блика солнечного света. Чудилось, что все живое скрылось с лица земли. Но что за шум вдруг слышался ему? Это был дождь, но не успокаивающий и навевающий дрему, как обычно, когда наступал сезон дождей, а страшный своею невиданной доселе силой и неотступностью. Мутные, грязные потоки обрушились на землю Атлантиды, грязь текла и текла по сочным листьям цветущих еще деревьев, все еще благоухающим бутонам прекрасных цветов, грязь беспрестанно лилась и лилась на мраморные стены, широкие арочные террасы будто вымерших дворцов, еще вчера слепивших даже небеса своею белизной и блеском. Микар видел, как воды становилось все больше, земля уже была не в силах ее впитать в себя, и вода свободно и стремительно текла по улицам и площадям, подступала к строениям и к самим дворцам, руками искусных мастеров возвышенными к небесам. Обезумевшие от предчувствия скорой гибели люди стали выбираться из своих укрытий, они поняли, что спасения нет, вода должна была всех поглотить, вместе с их домами, садами, землями, коих им так не хватало под солнечным и ясным небом. Страшный оскал ужаса исказил их лица, уже наполнил мраком их глаза. Они беспорядочно метались в мутных, стремительных потоках холодной воды не в силах найти убежище и спасение.
Здесь Микар отстранялся от видимого им, он не хотел лицезреть в деталях картины смерти, бывшей повсюду, подступавшей со всех сторон. Он освобожденным духом рвался в небеса, чтобы не видеть самого трагического и страшного, момента гибели, ставшего единым для великого множества людей, еще вчера ходивших по благодатной, цветущей земле, радовавшихся своим немудреным успехам и делам. Свой внутренний взгляд Микар вновь обращал к земле уже тогда, когда наступала развязка.
Все было кончено для его Атлантиды. Там, где еще недавно были дворцы и дома, сады и зеленеющие всходами поля, прекрасные площади и буйствующие прохладной водой фонтаны, там, где слышался смех влюбленных, степенный, неторопливый разговор пожилых, веселые звуки пьянящей музыки на площадях во время празднеств, теперь царило лишь безмолвие бескрайней глади воды, поглотившей все, что создавалось многими веками, все, что дышало, смеялось и пело. Повсюду, куда проникал взгляд, было одно лишь море, спокойное и безмятежное, под ослепительным и сияющим благодатным светом Солнца. Наблюдая за неторопливым бегом волн, даже и представить было нельзя, что всего лишь короткий миг назад здесь, на этом самом месте, разыгралась страшная трагедия, коей будет суждено долгим, пронзительным эхом звучать в веках, тысячелетия ей будет суждено потрясать умы множества поколений, все еще беспрестанно сменяющих друг друга на этой бренной земле.
И только лишь одна единственная метка, как вечная память, осталась на века от великой и процветающей Атлантиды — над морской гладью волн все еще возвышался трезубец горы центрального пояса Аталлы, который был главным ориентиром для плывущих из дальних стран в Атлантиду и страждущих пристать к ее богатым берегам, только лишь он оставил призрачную память о великой земле. И настолько призрачной была эта так и не канувшая в лету память, что будущие поколения людей вряд ли смогут поверить в ее истинность.