Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945

Когда Гитлер ушел, участники и свидетели этой странной сцены некоторое время обсуждали ее значение. Они сошлись на том, что значение могло быть только одно: фюрер вот-вот покончит жизнь самоубийством. После этого в бункере произошло нечто невероятное. Казалось, что с души обитателей бункера слетело тяжелое и темное облако. Страшный колдун, тиран, наполнявший их дни невыносимым мелодраматическим напряжением, скоро умрет, и в краткий миг сумерек они наконец смогут свободно поиграть. В столовой, где находились солдаты и ординарцы, шли танцы. Когда солдатам сообщили новость, они и не подумали прекратить свое развлечение. Вестовой из бункера фюрера велел им утихомириться, но танцы продолжались как ни в чем не бывало. Портной[226], работавший в ставке Гитлера и оказавшийся теперь вместе с другими заложником в бункере, страшно удивился, когда бригаденфюрер Раттенхубер, начальник полицейской охраны Гитлера и генерал СС, сердечно похлопал его по плечу и поздоровался с ним с демократичной фамильярностью. Привыкший к строгой иерархии бункера, портной был несказанно удивлен. К нему отнеслись так, словно он был старшим офицером. «Впервые я услышал, как высокопоставленный офицер сказал мне «Добрый вечер!», и я понял, что настроение в бункере полностью изменилось». Потом от одного из солдат портной узнал причину такого внезапного и неожиданного дружелюбия. Ничто так не стирает классовые различия, как общая опасность и общее облегчение.

Гитлер готовился к смерти, но в бункере был по крайней мере один человек, который в это время думал о жизни: Мартин Борман. Уж коли он не смог заставить германские армии прийти в Берлин, чтобы спасти Гитлера и его самого, то он по меньшей мере будет настаивать на мести. Вскоре после прощальной церемонии, в четверть четвертого утра 30 апреля, Борман отправил одну из тех телеграмм, в которых живо чувствуется нервозная атмосфера, царившая тогда в бункере. Телеграмма была адресована Дёницу в Плоэн. Борман не доверял обычной связи и отправил телеграмму через гаулейтера Мекленбурга. Вот ее содержание:

«Дёниц! У нас крепнет убеждение в том, что дивизии на берлинском направлении бездействуют уже несколько дней. Все сообщения, которые мы получаем, контролируются, задерживаются или искажаются Кейтелем. Мы вообще можем сноситься с внешним миром только через Кейтеля. Фюрер приказывает вам немедленно и беспощадно расправиться с предателями. Борман»[227].

В постскриптуме было сказано: «Фюрер жив и руководит обороной Берлина». Эти слова, в которых нет и намека на приближение конца – и, более того, есть его отрицание, – позволяют предположить, что Борман даже в этот момент отказывался признать, что его власть скоро кончится, или будет зависеть от другого, менее предсказуемого источника.

Позже, в то же утро, началась повседневная работа. Как обычно, в бункер пришли генералы со своими военными донесениями. Бригаденфюрер Монке, комендант канцелярии, доложил о некотором улучшении обстановки – немцам удалось выбить русских из Силезского вокзала. В остальном обстановка осталась прежней. К полудню ситуация снова ухудшилась. Русские захватили туннель подземки у станции «Фридрихштрассе». Туннель у «Фоссштрассе» был захвачен частично. Был потерян весь район Тиргартена. Русские вплотную подошли к Потсдамерплац и к Вейдендамскому мосту через Шпрее. Гитлер воспринял эти сообщения без всяких эмоций. Около двух часов ему подали обед. Евы Браун с ним не было. Очевидно, она не была голодна или ела в одиночестве у себя в комнате. Гитлер, как всегда, в отсутствие Евы Браун обедал в обществе двух секретарш и поварихи. Разговор был вполне обычным. Гитлер был спокоен и не говорил о своих намерениях. Тем не менее все приготовления к последней церемонии были уже окончены.