Последние дни Гитлера. Тайна гибели вождя Третьего рейха. 1945

Во время войны Гитлер не раз демонстрировал свою кровожадность, свой восторг перед кровопролитием, физическое наслаждение, какое он испытывал, представляя себе бойню как таковую. Генералы, грубые солдаты, привычные к виду крови и железа, были шокированы этими эмоциями и приводили множество свидетельств такой абстрактной жестокости фюрера. Во время Польской кампании Гальдер считал ненужным штурм Варшавы – она пала бы сама, так как польская армия перестала существовать, но Гитлер настоял на разрушении Варшавы. Его художественное воображение разгулялось не на шутку, он описывал великолепные сцены: потемневшее от тучи самолетов небо, миллионы бомб, сыплющихся на город, люди, захлебывающиеся в собственной крови. «Глаза его вылезли из орбит; перед нами стоял совершенно другой человек. Это был дьявол, обуянный жаждой крови». Другой генерал[123] рассказывал, как Гитлер воспринял новость о том, как личный состав его дивизии «Лейб-штандарт Адольф Гитлер» истреблял мирное население России. Присутствовавший при этом генерал Рейхенау виновато пытался оправдать слишком большие потери немцев в операциях в России, но Гитлер не дал ему договорить. «Потери не могут быть слишком большими! – торжествующе воскликнул он. – Это семена будущего величия». Мы уже видели, как простое упоминание о чистке 1934 года, сделанное сразу после покушения 20 июля, вызвало подобный же приступ кровожадности. Никакие жертвы не могли насытить эту жажду крови, так же как ничем не удовлетворялась его страсть к материальным разрушениям, которая только росла оттого, что платить за нее приходилось уже не мелкой разменной монетой, но чистым арийским золотом. В свои последние дни, в дни разгула радио «Вервольф» и самоубийственной стратегии, Гитлер, подобно людоедскому божку, радостно плясал, созерцая уничтожение собственных храмов. Почти все его последние приказы были приказами о казнях: заключенных следовало уничтожить, прежний хирург должен быть убит, его свояк Фегеляйн был расстрелян, все изменники должны были быть казнены без всякого суда. Подобно древнему герою, Гитлер хотел, чтобы в могилу его сопровождали человеческие жертвы. Сожжение его тела, которое никогда не переставало быть центром и тотемом нацистского государства, стало логическим и символическим завершением этой революции разрушения.

Глава 3 Двор в час поражения

Перспектива всеобщего хаоса и разрушения может радовать некоторых эстетов, особенно тех, кто не собирается его пережить и поэтому может наслаждаться им, как красочным зрелищем, как апокалипсическим убранством собственных похорон. Но у тех, кто будет вынужден жить на обугленных развалинах, нет времени на такие чисто духовные опыты. Неудивительно поэтому, что в Германии нашлось довольно много людей, которые с нескрываемым отвращением смотрели на оргию преднамеренного разрушения и были полны решимости, насколько это было в их силах, противостоять ему. Одним из таких людей был Карл Кауфман, гаулейтер Гамбурга. Видя, как его город, крупнейший порт, один из самых древних и процветающих городов Германии, сотрясается от бомбежек, он решил не допустить его дальнейшего разрушения ни британскими бомбами, ни немецкими минами. Другим был близкий друг Кауфмана, возможно, самый способный и интересный из всех членов нацистского правительства человек, – Альберт Шпеер.