В четвертое здание Писарро определил артиллериста Педро де Кандию с его отрядом, на вооружении которого было четыре пушки и несколько аркебуз. Также в этом здании была размещена оставшаяся часть пехоты. Ввиду того что большинство испанцев должно было находиться в зданиях и соответственно они не могли иметь представления о том, что происходит снаружи, артиллерийский огонь должен был стать условленным сигналом к атаке. Кандии было сказано, что он должен все время следить за действиями Писарро. Если последний подает сигнал, то Кандия должен немедленно командовать «огонь». Все солдаты должны были высыпать на площадь и идти в атаку. Писарро объявил, что сигнал будет подан только в том случае, если появится возможность захватить Атауальпу или если инки сами начнут атаку.
Имея дело с таким количеством переменных, Писарро в целом был настроен на вариант ведения переговоров с императором и заключения с ним некоего дружеского соглашения. Этой ценой он мог бы выиграть время, в течение которого испанцы могли бы создать для себя более выигрышную ситуацию.
В то время как испанцы томились в нервном ожидании, в инкском лагере начали готовиться к походу. Атауальпа, однако, не торопился — он поднялся лишь в 10 часов. Накануне ему сообщили, что на юге страны его брат Уаскар был пленен, это означало, что после всей этой пятилетней ожесточенной борьбы Атауальпа наконец унаследует империю своего отца. Находясь в приподнятом состоянии духа, Атауальпа распорядился принести ему еду и золотой кубок чичи. Разобравшись с чужеземцами, Атауальпа мог приступить к задаче воссоединения своей империи, установления на всей ее территории своего закона.
По ходу того, как солнце начало клониться к горизонту, испанцы заметили начало активных действий в инкском лагере. Из многотысячных масс индейских бойцов постепенно начал формироваться четкий воинский строй. Затем, соблюдая строгий порядок, индейские легионы начали медленно продвигаться к месту дислокации испанцев. Вот как вспоминает это действо Педро Писарро, восемнадцатилетний кузен Франсиско, состоявший у него пажом:
«Когда роты [Атауальпы] были выстроены, заняв огромные пространства, сам он сел на носилки. Впереди него шли две тысячи индейцев, подметая дорогу перед ним. Половина его войска шла по обочине с одной стороны дороги, а вторая половина шла по обочине другой стороны, по самой же дороге не шел никто. Индейцы несли столько сервиза из золота и серебра, что загляденье было смотреть, как оно сверкает на солнце… Шедшие впереди Атауальпы индейцы пели и танцевали».
Когда звуки приближающихся индейских войск стали доноситься все громче, Писарро перешел из одного здания в другое, приказав всем приготовиться. Затем по совершенно необъяснимой причине шествие индейцев неожиданно остановилось — на равнине, непосредственно перед самым городом. Прошел мучительный для испанцев час, однако они так и не смогли определить, чем же заняты инки. Готовятся к атаке? Получают последние инструкции перед боем? Или Атауальпа отказался от намерения войти на площадь? Наконец, за несколько часов до того, как солнце село за холмы, выяснилось, что Атауальпа и его огромная свита собираются разбить на равнине лагерь. По крайней мере в сегодняшний день инкский вождь больше не собирался ничего предпринимать.
Раздраженный Писарро послал в расположение лагеря Атауальпы испанца по имени Эрнан де Альдана, который знал несколько слов на языке рунасими. Альдане было велено побудить императора войти в город. Альдана понесся галопом, быстро одолел короткое расстояние до индейского лагеря, спешился и при помощи знаков и своего небогатого словаря дал императору понять, что ему следует войти в город до захода солнца. Атауальпа понял смысл сообщения: когда Альдана поехал назад, испанцы увидели, что индейцы продолжили шествие. Королевские носильщики поднял и на плечи носилки. Носилки представляли собой крепящееся на двух длинных шестах элегантное ложе с сиденьем и подушками. Ложе закрывалось балдахином, защищавшим от солнечных лучей. Процессия медленно двигалась к главной площади Кахамарки.
Уверившись в том, что туземные войска готовы войти на площадь, Писарро с братом начали обходить всех своих людей, с тем чтобы воодушевить их. Нотариус Франсиско де Херес писал: