Последние дни наших отцов

Пусть Господь заточит его в горах – он хотел исчезнуть, ведь он ничтожество, умеет причинять только зло. А теперь его больше всего мучило, что он оскорбил Толстяка, единственного Человека из них всех. Он знал, какую цену придется заплатить за это: кто оскорбляет Человека, у того нет будущего; кто оскорбляет Человека, тот никогда не узнает искупления. Клод часто жалел, что не погиб на войне: он завидовал Эме, Пэлу и Фарону.

Ему было стыдно находиться рядом с Лорой, он был ее недостоин. В конце концов она тоже убежит. И Филиппа он больше не хотел видеть: Пэл, его отец, был Человеком, он никого не бил, никогда не предавал, никому не причинил ни малейшего зла. Филипп, в свой черед, тоже станет Человеком, а значит, человечество не погибнет. Главное – не заразить мальчика. Да, он уедет далеко сразу, как только сможет. А пока он уходил из квартиры в Блумсбери на заре и возвращался к ночи, чтобы не встречаться ни с Лорой, ни с Филиппом. В изломах ночи до него нередко доносились рыдания Кея в соседней комнате: тот тоже терзался собственным существованием. Бывало, он выпивал, но редко: ему хотелось каяться и страдать.

* * *

Немцы пока не капитулировали, УСО еще действовало, но Секция F доживала последние дни. На Портман-сквер и в отдельных кабинетах Бейкер-стрит паковали коробки. В Париже, в отеле “Сесиль”, открыли офис УСО для помощи вернувшимся агентам-французам. К тому же надо было связаться с семьями погибших.

Лора поделилась со Станисласом своим намерением найти в Париже отца Пэла.

– Он в курсе про сына? – спросила она.

– Не знаю.

– Теперь ему надо знать.

– Да.

– Я покажу ему Филиппа, это смягчит его горе.

– Наверняка… Но торопиться некуда, поедешь, когда почувствуешь, что готова.

– Я хочу, чтобы он увидел Филиппа… Хочу с ним поговорить… Мне столько надо ему сказать… Но как, как я скажу ему про Пэла, если он ничего не знает?

– Если хочешь, могу сначала я к нему пойти, – предложил Станислас. – С Доффом. Чтобы все сделать как надо. От имени УСО. С военными почестями и всем прочим, пусть отец знает, каким героем был его сын.

Она уткнулась лбом в плечо старого летчика.

– Очень хочу, – грустно сказала она. – Как ты думаешь, он захочет приехать в Сассекс? Может, поживет немножко в Англии, побудет с Филиппом. Так ведь будет хорошо, правда?

– Замечательно, – успокоил ее Станислас. – Все будет хорошо.

62

Они были в Дьеппе, в маленькой гостинице у самого моря, в номере на третьем этаже. Саския смотрела в окно на волны, ласкающие песок, Толстяк сидел на кровати. Они приехали сюда несколько дней назад.

– Мне скучно, – сказала она, не сводя глаз с пляжа.

Он досадливо поморщился:

– Но здесь мы вдали от людей. Тебе разве не хочется быть подальше от людей?

– Хочется. Но, по-моему, я видела в столовой крысу…

– Не бойся их. Крысы тебе ничего не сделают.

– Я бы на пляж сходила…

– Нельзя… Там мины.

Она вздохнула. Она была прелестна, нетерпение украшало ее; ему хотелось прижать ее к себе, крепко обнять. Он не решался.

– Как хочется побегать по песку! – внезапно воскликнула она в буйном приливе жажды жизни.

Он улыбнулся ей и подумал: “Милая, милая Саския”.

– Ты можешь поехать в Англию. Там нет мин на пляжах…

– Англия – красивая страна?

– Самая красивая.

– Там же все время дождь, нет? Не люблю дождь…

– Дождей там много. Но это неважно: там хорошо жить. Ведь когда счастлив, дождь – это пустяки.

Лицо у нее снова стало грустным:

– Мне хочется повидать родителей. И сестру…

Хозяин гостиницы сказал Толстяку, что люди, депортированные в немецкие лагеря, стекаются в парижскую гостиницу “Лютеция”. Если родителей и сестру Саскии арестовали и депортировали и если они еще живы, их можно найти в “Лютеции”. Толстяк пока не говорил об этом Саскии, ему так хотелось, чтобы они остались здесь, вместе. Но как скрыть от нее, что в Париже она, быть может, найдет родных?

Он встал и подошел к ней.

– Знаешь, Саския, давай поедем в Париж. Наведем справки о твоих родных… Я знаю одно место.

– О, да! Я так хочу!

Она заплясала от радости и повисла у него на шее: скоро она увидит своих! Счастливый ее счастьем, он взял ее за руку и предложил пойти подышать воздухом. Они дошли до самой кромки пляжа, где не было мин.

Она сняла туфли и осторожно шла босиком по песку, нагретому проглядывающим сквозь облака солнцем. Ее белокурые волосы – великолепные волосы – развевались на ветру. Она не отпускала руку Толстяка.

– Однажды я отвезу тебя на прекрасный английский пляж, – сказал он.

Она улыбнулась и кивнула смеясь. Она сделает все, что он захочет, ведь он спас ее от позора и скоро отвезет к родным.