Последние дни наших отцов

Они улыбнулись друг другу. Первый раз за все время, проведенное в Лондоне. Может, первый раз за все время их знакомства.

Той же ночью, позже, когда Пэл уснул, Фарон встал и заперся в туалете. Прочел стихи Пэла. И выключил свет: он плакал.

* * *

Назавтра был их последний день в Лондоне. Они провели в Англии две недели. Пэл объявил о своем отъезде Франс Дойл, а вечер провел со Станисласом.

– Попутного ветра, – сдержанно сказал Станислас на прощание.

– Передай от меня привет нашим, когда их увидишь.

Старый летчик обещал.

– Особенно Лоре… – уточнил Пэл.

– Особенно Лоре, – ласково повторил Станислас.

Пэл так жалел, что не встретился с Лорой. В увольнении он в основном ждал ее в Блумсбери, верный, полный надежды, подскакивая от малейшего шума. И теперь грустил.

Вернувшись в квартиру, он обнаружил полуголого суетящегося Фарона. Через пару минут тот зашел к Пэлу в гостиную.

– Мне нужна ванная…

– Ну так занимай. Мне не надо.

– Я надолго.

– Да на сколько хочешь.

– Спасибо.

Фарон закрылся в ванной. Сидя в воде с карманным зеркальцем в руках, он тщательно побрился. Долго отмывался, потом подровнял волосы, как следует вымыл голову и на сей раз обошелся без помады. Надел белый костюм и полотняные туфли, тоже белые. Приведя себя в порядок, повесил на шею крестик Клода на веревочке и, глядясь в зеркало, стал бить себя кулаком в грудь, сильно, ритмично – отбивал военный марш последнего отпущения грехов. Он каялся. Просил прощения у Господа. И перед своим отражением прочел стихи Пэла. Он выучил их наизусть.

Пусть откроется мне путь моих слез,
Мне, души своей мастеровому.
Не боюсь ни зверей, ни людей,
Ни зимы, ни мороза, ни ветра.
В день, когда уйду в леса теней, ненависти и страха,
Да простятся мне блужданья мои, да простятся заблужденья,
Ведь я лишь маленький путник,
Лишь ветра прах, лишь пыль времен.
Мне страшно.
Мне страшно.
Мы – последние люди, и сердцам нашим в ярости недолго осталось биться.

Фарона с утра преследовало предчувствие. Он должен был испросить у Господа прощение за все, что сделал, и помощи, чтобы быть стойким до последнего вздоха. Ибо в эту минуту он знал, что скоро умрет.

* * *

Фарон вышел в гостиную через два часа, преображенный, с чемоданом в руке.

– До свидания, Пэл, – торжественно произнес великан.

Сын смотрел на него с удивлением:

– Ты куда?

– Вершить свой долг. Спасибо за стихи.

– Ужинать не будешь?

– Нет.

– Ты прямо с чемоданом? Больше сюда не вернешься?

– Нет. Увидимся в Париже. Адрес у тебя есть.

Пэл в недоумении кивнул. Фарон с силой пожал ему руку и ушел. У него дела, он должен ехать. Нельзя опаздывать на самое важное в мире свидание.

* * *

Он объехал несколько кладбищ, испрашивая прощение у мертвых, потом ходил по городу и раздавал деньги обездоленным, которым прежде не помогал никогда. Наконец он попросил высадить его в Сохо, у проституток. В январе, когда он вернулся в Лондон и встретился с остальной группой, когда его отвадила Мари и высмеяла Лора, ему пришлось идти к проституткам. В комнатах борделей он избил несколько девушек просто так или оттого, что злился на весь свет. Фарон просил прощения у первых встречных шлюх. Держался уже не как заносчивый солдат: горбился, винился, опустив глаза и склонив голову. И покаянно твердил, целуя висевший на шее крест: “Да простятся мне блужданья мои, да простятся заблужденья, ведь я лишь маленький путник, лишь ветра прах, лишь пыль времен. Прости меня, Боже… Прости меня, Боже…”

На какой-то улочке ему встретилась девушка, которой он дал пощечину; она узнала его, несмотря на его белые, как у призрака, одежды.

– Веди меня к себе, – заорал он на своем топорном английском, теряя голову.

Она отказалась. Ей было страшно.

– Отведи меня, я ничего тебе не сделаю.

Он встал на колени и с мольбой протянул ей купюры:

– Отведи меня, спаси меня.

Денег было много. Она согласилась. Входя за ней в мрачное здание, перед которым она стояла, он говорил сам с собой по-французски:

– Ты прощаешь мне? Ты прощаешь мне? Если ты не простишь, кто меня простит? Если ты не простишь, Господь меня не простит. А это надо, надо, чтобы я мог умереть достойно!

Девушка ничего не понимала. Они вошли в комнату на третьем этаже. Маленькую грязную нору.

Фарон еще раз попросил у нее прощения за пощечину. Да, если она найдет в себе силы его простить, он сможет ехать во Францию с миром. Ему нужен был мир, по крайней мере, пока он не взорвет “Лютецию”. Потом Вседержитель может делать с ним все что угодно во искупление его злополучной жизни. Пусть Господь сделает его евреем – это высшая кара. Да, когда его схватит гестапо, он поклянется, что он иудей.

Они стояли друг напротив друга. Она в страхе, а он бормоча, как безумный.

– Потанцуем! – вдруг воскликнул он.