Последние дни наших отцов

У двери квартиры он с трепетом приподнял коврик. Ключ был на месте, спрятанный за металлической рамкой. Он вставил его в замочную скважину и медленно приоткрыл створку. На миг закрыл глаза, представил спорящих Толстяка и Клода, ждущую его Лору, услышал веселый шум. Включил свет в прихожей. Пусто. Герани Клода засохли, мебель покрылась слоем пыли. Давно сюда никто не заходил. Разочарованный, он медленно, печально обошел комнаты. Нашел на совершенно пустой кухне полпакета крекеров Толстяка и съел один. Потом направился в спальни, темные, безнадежно нежилые. Подошел к своей кровати, лег, понюхал одеяло, пытаясь почувствовать запах Лоры… Как же ему не хватало Лоры! Но даже запахи все выветрились. Он уныло зашел в комнату Толстяка, увидел на ночном столике его учебник английского. Открыл наугад и, даже не взглянув на страницу, стал повторять, как молитву: I love you. Бедный Толстяк, что с ним теперь? Вдруг Пэл оторвался от своих мыслей – в квартире кто-то был. Шофер?

– Есть тут кто? – гаркнул он.

Нет ответа.

– Фарон? – крикнул он снова.

Молчание. Потом послышался стук шагов по паркету, и в дверном проеме появился улыбающийся Станислас.

– Агент Пэл… Неплохо выглядите.

– Стан!

Пэл ринулся к старому товарищу и обнял его изо всех сил.

– Стан! Стан, хороший мой! Как же давно все было!

– Давно… Семь месяцев. Семь долгих месяцев. Я считал дни. Считал каждый проклятый день, что Господь заставил меня жить в тревоге, вдали от вас. Считал и считал.

– Ах, Стан, до чего же я рад тебя видеть!

– А я-то! Тебе разве не надо было двигаться прямиком на Портман-сквер на разбор полетов?

– Надо. Но мне хотелось заехать сюда…

– Догадываюсь… Видел я твоего шофера и недовольного Фарона тоже. Сказал им, чтобы ехали. Я тебя сам провожу.

Пэл улыбнулся.

– Ты как?

– Если б ты только знал, как мне осточертело сидеть в Лондоне и знать, что вы там, далеко. Я молился, Пэл, каждый день молился.

– Ты по-прежнему в канцелярии?

– Да, но чином повыше.

– Насколько повыше?

– Сильно.

– Насколько сильно?

Станислас состроил лукавую физиономию:

– Не задавай вопросов, на которые я не могу ответить.

Они рассмеялись. Потом помолчали.

– Стан, скажи, а…

Пэл не осмеливался спросить, какие новости. Но переборол себя:

– Как там остальные?

– Нормально.

– А Лора? Лора не… Скажи, Стан, с Лорой ничего?..

– Успокойся, с Лорой все в порядке. Она на Севере.

Сын облегченно вздохнул и возблагодарил милосердную судьбу. С колотящимся сердцем он снова уселся на кровать Толстяка.

– А остальные? Есть от них вести?

– У Кея, Клода, Толстяка все хорошо. Отлично работают, между прочим.

Пэл от радости захлопал в ладоши; в мечтах он уже представил себе их всех, великих искусников. Ах, как же он любит славных своих приятелей!

– А хитрец Эме? Старикан тоже, надеюсь, в лучшем виде?

Лицо Станисласа застыло. Он положил руки Сыну на плечи:

– Эме погиб.

Пэл не сразу понял. Потом у него задрожали губы, за ними все тело. Они потеряли Эме – отца. По щеке потекла слеза, за ней вторая – он зарыдал.

Станислас сел на край кровати и обнял юношу за плечи.

– Поплачь, сынок, поплачь. Тебе станет легче, вот увидишь.

Эме погиб в стычке с патрулем, когда собирался устроить взрыв на железной дороге. Операции УСО во Франции были в разгаре.

* * *

Прошло несколько дней. Пэл с Фароном поселились в Блумсбери, Фарон – в комнате Кея. Станислас, правда, считал, что приятелям было бы лучше на транзитной квартире УСО, где нет призраков.

Обоим скоро стало скучно: они были одни и не знали, чем себя занять. Лондон без остальных членов группы был ненастоящим Лондоном. Пэл отвлекался ходьбой, бродил по улицам наугад, без цели. Шел на Портман-сквер, и они со Станисласом отправлялись обедать. Однажды после обеда он даже дошел до Челси. Ему хотелось передать Франс Дойл весточку от дочери.

Увидев его, та невольно разрыдалась:

– О, Пэл, надеюсь, вы не с дурными новостями.

Она обняла его. Долгие месяцы она не знала покоя, хоть и получала регулярно дурацкие письма из армии – “не-волнуйтесь-все-хорошо”.

– С Лорой все в порядке. Я просто хотел вас успокоить, мадам, – сказал Сын.

Они устроились в будуаре на втором этаже, чтобы никто им не мешал. Пили чай, смотрели друг на друга, но говорили мало. Слишком многое надо было друг другу сказать. Пэл ушел под вечер, отклонив приглашение поужинать: не надо, чтобы его увидел Ричард, не надо было здесь засиживаться. Это плохо для него, плохо для Франс и к тому же строжайше запрещено.