Последние дни наших отцов

Фарон с важным видом кивнул. Он еще не знал, как взяться за “Лютецию”, порядок действий зависит от ресурсов, которые будут в его распоряжении. Гайо станет главным поставщиком взрывчатки. О том, чтобы запросить у УСО переброску груза прямо в Париж, нечего было и думать, к тому же про “Лютецию” никто не знал. Он поставит в известность Портман-сквер, только когда все будет готово и Генеральный штаб уже не сможет ему отказать.

– Надо посмотреть, – сказал Гайо. – Давай я погляжу. Сделаю, что смогу. Сколько тебе нужно человек?

– Сам точно не знаю.

– Ты один в деле? Я имею в виду… от ростбифов.

Фарон быстро обернулся, внезапно занервничав. Нельзя произносить такие слова на людях. Но упрекать Гайо не стал, чтобы не обидеть: он был в положении просителя.

– Наверно, нас будет двое или трое. На днях должен приехать радист, а за ним еще один парень, тоже скоро.

– Можешь на меня рассчитывать, – сказал Гайо, пожимая исполину руку.

– Спасибо, товарищ.

Они разошлись.

Фарон направился обратно, к Ле-Аль. Потом свернул к Большим бульварам и полтора часа ходил по городу во всех направлениях, проверял, нет ли слежки. Он всегда так делал после контакта.

Пока он в Париже один, его сбросили без радиста. Не любил он оставаться вот так, без связи с Лондоном. Пока ему было предписано в случае проблем обращаться к Гайо, но тот, несмотря на все достоинства, был не из УСО, и Фарон с нетерпением ждал прибытия пианиста. На Портман-сквер, перед отъездом из Лондона, Фарона предупредили, что Марк, его парижский радист, отправлен в какую-то ячейку на востоке страны. Фарон огорчился, что его разлучают с Марком: он доверял ему, это был хороший агент. Бог знает, кого ему пришлет Лондон. В полдень он снова ждал заменяющего у метро “Монпарнас”. Но тот снова не приехал, по крайней мере, он не видел никого похожего на радиста. Согласно инструкции, он должен был ждать пианиста в полдень у входа в метро, завязать разговор: “Две ваши книги у меня, они вам по-прежнему нужны? – Нет, спасибо, хватит одной”. И повторять эту комедию каждый день, пока они не встретятся. Он терпеть не мог все эти инструкции, они порождали опасную рутину. Каждый день ждать в одном и том же месте, в один и тот же час значит привлекать к себе внимание. Он старался менять внешность и растворяться в толпе: то стоял у киоска, то заходил в кафе, то сидел на скамейке; надевал то очки, то шляпу. Не нравилось ему это, и если он решит, что радист ненадежен, то отправит его ночевать к Гайо ради безопасности своего убежища. Диверсия в “Лютеции” прежде всего.

В третий округ, где находилась его конспиративная квартира, Фарон вернулся на метро. Специально вышел на предыдущей станции и дошел пешком. У самого дома остановился у киоска, купил газету, в последний раз огляделся и вошел в здание.

Квартира была на четвертом этаже. Поднявшись на второй, он почувствовал, что сзади кто-то есть – идет за ним, стараясь ступать как можно тише. Как он раньше не заметил? Не оборачиваясь, он быстро одолел оставшиеся ступеньки и схватился за стилет в рукаве. На своей площадке резко развернулся – и застыл. Это был Пэл.

– Идиот! – прошипел Фарон сквозь зубы.

Сын улыбнулся и дружески хлопнул его по плечу.

– Рад тебя видеть, старый придурок.

* * *

Два дня назад Пэла снова сбросили с парашютом на Юге, к макизарам[14]. Встречал его некий Трентье, командир партизан, но Пэл с ним не остался: сказал, что чувствует опасность, хочет на несколько дней исчезнуть, и уехал в Париж, не поставив в известность Лондон. План у него сложился в Темпсфорде, в тот самый миг, когда он сел в “Уитли”. Найти объяснение для Портман-сквер не составит труда: скажет, что почувствовал слежку и предпочел залечь на дно. Ведь отлучится он всего на несколько дней, Лондон не станет придираться из-за меры предосторожности, возможно, спасительной и для агента, и для УСО. Пэл назначил Трентье и подпольщикам новую встречу, его отвезли в Ниццу, и он сел в поезд на Париж. Два года он мечтал об этом. Вот и Лионский вокзал, он вздрогнул от счастья. Наконец-то дома.

Пэл отправился на конспиративную квартиру Фарона, как они и условились в Лондоне. Постучался, но никто не открыл – великана не было. Сын подождал его возвращения на бульваре, а потом, увидев его у газетного киоска, пошел следом.

* * *

До вечера было еще далеко, но они поужинали. На крохотной кухне, консервами, как солдаты, не потрудившись выложить их на тарелки. Сосредоточенные. Квартирка была тесная: гостиная, спальня, ванная и маленький коридорчик. Самая большая и хорошо обставленная комната – гостиная. В спальне из обстановки было только два матраса, в ней был выход на балкон – запасной путь отхода: с балкона можно было попасть в окно на лестнице соседнего здания.

Оба жевали почти в полной темноте и заговорили, только когда поели.

– Ну и что ты тут стряпаешь? – поинтересовался Фарон.

– Меньше знаешь – крепче спишь. Я же тебе не задаю таких вопросов.

Фарон хмыкнул и предложил боевому товарищу яблоко.

– Ты тут один? – спросил Пэл.

– Один.

– Без радиста?