Последние дни наших отцов

– Пока без. Был у меня радист, он теперь в другом месте. Славный парень, Марк его звали. Лондон мне послал другого.

– Когда появится?

– Понятия не имею. У нас встреча в полдень у входа в метро “Монпарнас”. Точной даты нет, хожу туда каждый день, пока не встречу. Не люблю я такие фокусы.

– А как узнать человека, если никогда его не видел?

Фарон пожал плечами. Сын напустил на себя серьезный вид:

– Наверно, он будет с S-Phone в руках.

Они посмеялись. Фарон с первой же минуты понял, что Пэл сильно нервничает, хоть и старается изо всех сил это скрыть.

* * *

А в это время отец на улице Бак светился от счастья. Стоя у платяного шкафа, он лихорадочно примерял костюмы и галстуки. Надо выглядеть безупречно. Под вечер, вернувшись после субботнего похода по магазинам, он обнаружил под дверью записку от сына. Поль-Эмиль был в Париже. Завтра они увидятся.

40

Назавтра, воскресным утром, сын проснулся до рассвета. Он почти не спал в тревоге и возбуждении: скоро он повидает отца. Он думал об этом все время: в “Уитли”, летевшем во Францию, в грузовике по дороге в Ниццу, в поезде на пути в Париж. Скоро он повидает отца после долгих двух лет блужданий и войны.

Накануне, едва приехав на Лионский вокзал, он отправился прямо на улицу Бак. Сердце готово было выскочить из груди. Он шагал, сдерживая нетерпение: иногда, поддавшись порыву, переходил на бег, но тут же брал себя в руки – нельзя обращать на себя внимание. На ходу он смеялся в душе, хмельной от радости и возбуждения, пританцовывал, кинул в сумку нищего щедрую милостыню, словно считал себя везунчиком. Шептал: “Папа, папочка, я вернулся, я здесь”. На последних метрах бульвара Сен-Жермен ускорил шаг, а по улице Бак понесся галопом. Но у дверей дома снова превратился в британского агента – серьезного, тревожного, с обостренными чувствами. Принял обычные меры предосторожности, огляделся: никто его не видел. Он взлетел на второй этаж, остановился у двери, сделал глубокий вдох и победно нажал на ручку двери. Но она была заперта. Он страшно удивился – отец закрыл ее на замок! Почему? Ведь он обещал, что дверь будет открыта всегда, днем и ночью. Что случилось? Пэла охватил панический страх – может, отца уже нет во Франции? Нет, его имя по-прежнему значилось рядом со звонком. Тогда еще хуже: может, отец умер? Дыхание у него перехватило, голова закружилась. Что делать? Он не сдержался, наделал шума, выдал себя соседям: его могли увидеть в глазок. Пэл быстро взял себя в руки. Отец, наверно, просто вышел. Прошло два года, неудивительно, что он не держит дверь нараспашку. Может, сходить к консьержке, попросить ключ? Нет, никто не должен знать, что он здесь. Он встретит отца и немедленно увезет его; они сядут на поезд до Лиона и оттуда уедут в Женеву, подальше от немцев, которые постараются стереть Париж с лица земли. Да, он переправит отца в Женеву по тому каналу, который создал сам в ходе первого задания. Укроет его там, пока не кончится война. Пэлу не хотелось медлить и ждать под дверью – это опасно; он достал из кармана блокнот, вырвал листок и написал отцу записку – примерно так, как учили в Бьюли, но проще. Чтобы отец понял.

Дверь на замке? Под ковриком пусто? Завтра в 11 часов. Как после алгебры, старый плотник.

Сообщение было ясно как день.

“Дверь на замке? Под ковриком пусто?” Только они двое знали, что дверь не должна быть заперта и что решение это было принято после того, как они собирались оставить ключ под ковриком. Даже если отец не узнает почерк, он сообразит, что записка от сына, подпись не нужна.

В квартиру Пэл не вернется, слишком велика опасность. Отсюда зашифрованное место встречи – “как после алгебры, старый плотник”. В колледже ему очень тяжело давалась математика. Оценки по алгебре были настолько ужасающими, что родители отправили его к репетитору – лицейскому преподавателю на пенсии, противному старику Стефану Шарпантье[15]. Занятия эти он ненавидел, а Шарпантье внушал ему ужас. Отец, милый отец, желая его подбодрить, каждую неделю ждал его внизу, у входа, целый час, пока длился урок. А после вел пить горячий шоколад в кондитерскую на углу улицы Университе. “Как после алгебры, старый плотник” означало “в кондитерской” – отец поймет. Перечитав записку несколько раз, Пэл поцеловал ее и подсунул под дверь, всей душой молясь, чтобы отец был здоров и нашел ее. Потом снова превратился в призрак и ушел. Дожидаться завтрашних одиннадцати часов ему было негде, и он решил отправиться к Фарону на конспиративную квартиру.