Последние дни Нового Парижа

Приземистые квадратные башни по обе стороны от его блистающего, как солнце, центрального окна. Две башни Нотр-Дама в Новом Париже были иррационально усовершенствованы в соответствии с предложением Бретона: он хотел заменить их стеклянными контейнерами, полными крови и спермы. Почему кровь оказалась смесью уксуса с кровью и почему башни стали силосными, а не гигантскими бутылками, как предлагал Бретон, Тибо, по его словам, понятия не имел.

Громадные, китчевые, старомодные мраморные изваяния Арно Брекера. Йозеф Торак и Арно Брекер, австро-немецкий и немецкий скульпторы, чье творчество считалось «официально» нацистским, специализировались в создании грандиозных и зловещих статуй в арийском стиле, которые должны были являть собой противоположность «дегенеративному», в особенности «еврейскому» искусству.

Элен Смит… глоссолального медиума странного, воображаемого Марса. Сюрреалисты описывали медиума Элен Смит (псевдоним Катерины-Элизы Мюллер), манифа их мечты, которого призвала карта Тибо, как «музу» автоматического письма. В состоянии транса, отказавшись от обдумывания смыслов, она писала тексты на языке, который называла марсианским. Так она описывала жизнь инопланетян – марсиан и «ультра-марсиан», необыкновенных манифов, которых Тибо также успел увидеть на острове Сите.

Жеводанского общества… расположенного в лозерском санатории. Мне очень хотелось узнать от Тибо побольше про Жеводанское общество, о котором он упомянул, но старик мало что знал и, кажется, эта тема его не очень-то интересовала. Из источников нашего мира мне стало известно, что этот выдающийся коллектив располагался в Сент-Альбанском психиатрическом госпитале в регионе Лозер, на юго-востоке Франции. Под руководством экспериментаторов Люсьена Боннафе и Франсуа Тоскелля, не считаясь с ужасной евгенической идеологией Вишистской Франции, в госпитале была создана группа сопротивления, включающая самых разных медиков, в том числе находящихся в авангарде психиатрии (позже они станут вдохновителями того, что теперь известно как «антипсихиатрическое» движение), а также философов (некоторые из них – к примеру, Поль Элюар – были близки к сюрреализму) и самих пациентов. Похоже, они основали подпольное издательство, сотрудничали с другими группами сопротивления, устраивали тайники с оружием и одновременно продвигали «институциональную психотерапию» и «геопсихиатрию», совместные терапевтические усилия по интеграции пациентов в местную жизнь. В нашей временной шкале все это представляется достаточно любопытным. Но из всех нерассказанных историй о мире Нового Парижа мне больше всего хотелось бы услышать про деятельность Жеводанского общества.

Мужчина в пальто, вместо головы у него безглазая шахматная доска. Мужчина с шахматной доской вместо лица, по всей видимости, маниф фотографии Магритта, которую сделал Поль Нуже в 1937 году. До своей заснятой на пленку гибели, по слухам, это существо в громоздком пальто бродило по улицам Нового Парижа, провоцируя цугцванги и гамбиты, превращая реальные ситуации в подобие шахматных задач.

«Это же Безымянный солдат!» Безымянный солдат – der Soldat ohne Namen – был выдуманным немецким офицером, приверженцем антифашистских настроений, под личиной которого несравненная Клод Каон и ее партнерша Сюзанна Малерб вмешались в ход войны на острове Джерси. Две художницы затеяли выдающуюся пропагандистскую кампанию среди размещенных там немцев: они подкладывали листовки и монеты, разрисованные антигитлеровскими лозунгами, в карманы солдатам и в окна их автомобилей. Солдат, проявившийся в Новом Париже, бросал такие монеты каждому, кто его видел, принося – или, возможно, подкрепляя – дух мятежа и антивоенного сопротивления, в особенности в рядах немецких войск. Неудивительно, что именно он оказался в числе мишеней нацистских исследователей.

Миниатюрные изысканные трупы, разорванные на составные части машинами. Судя по описанию изысканных трупов, над которыми ставили эксперименты в Дранси, нацисты захватили манифов, проявившихся из совместных работ Мана Рэя, Миро, Ива Танги, Макса Мориса, Пикассо, Сесиль и Поля Элюаров и других сюрреалистов.

«Это автопортрет…» «…Адольфа Гитлера». Разумеется, мы не в силах взглянуть на работу даже двадцатиоднолетнего Адольфа Гитлера так, чтобы ее не омрачала его тень. Мы не можем этого сделать и не должны пытаться. Того, кто рассматривает любительскую акварель будущего фюрера, охватывает неизбежное ощущение ужаса. «А. Гитлер», – читаем мы в правом нижнем углу эскиза. «1910». Добавить нечего.