Последние дни обороны Севастополя. Июнь – июль 1942 г.

Бывший начарт 95-й стрелковой дивизии Д.И. Пискунов в своих воспоминаниях указывает: «Отбив в течение дня многочисленные атаки противника, приморцы сумели удержать в своих руках рубеж, обеспечивавший вход транспортов в Камышовую, Казачью и Ново-Казачью бухты. С целью улучшения позиций между 17 и 18 часами была проведена общая атака приморцев без артиллерийской артподготовки. Достигнутый результат был сверх ожиданий: было захвачено три танка, несколько орудий. Противник, застигнутый врасплох, бежал»[471].

Один из исследователей Севастопольской обороны Б. Тынчеров указывает: «К вечеру 01.07.1942 на Херсонесском полуострове, когда окончились авианалеты противника, внезапно и очень заметно усилился артобстрел. Командир 109-й стрелковой дивизии воспринял его как подготовку к еще одной, решающей атаке, которая, с учетом тяжелейшего положения обороняющихся и реальной потери управления на уровне частей и соединений, могла стать последней. Генералу Новикову нужно было выиграть время и получить передышку хотя бы на несколько часов, чтобы навести порядок в рядах защитников, скопившихся на территории полуострова. Решение о контратаке пришло мгновенно.

По воспоминаниям младшего сержанта Г. Вдовиченко из 229-го саперного батальона 109-й стрелковой дивизии (который 1 июля 1942 года был в районе 35-й береговой башенной батареи), «в конце дня на батарее началась мобилизация всех здоровых бойцов и командиров для контратаки. На выходе из батареи каждому, кто не имел оружия, давали винтовку, патроны и одну гра нату на двоих. Каждый тридцатый, независимо от воинского звания, назначался старшим группы – командиром взвода. На башенку командно-дальномерного пункта поднялись три человека: моряк в форме капитана 3-го ранга и два армейских командира. Флотский командир обратился к бойцам и командирам, находившимся вокруг, и сказал, что по приказу Ставки Севастополь разрешено оставить. Всю исправную технику нужно уничтожить. Что ночью придут корабли и, чтобы противник не помешал эвакуации, нужно его отогнать от района батареи как можно дальше.

Атаку поддерживал счетверенный пулемет на автомашине, который вел огонь через головы атакующих. Противник не ожидал такой яростной атаки и откатился на несколько километров. Часть бойцов осталась на достигнутых позициях и закрепилась, а часть отошла к батарее. Как отмечают исследователи, эта памятная атака началась около 18.00 – неохватная глазом толпа атакующих, серая, выгоревшая, почти поголовно белеющая бинтами, что-то ревущая масса производила такое жуткое впечатление, что изрядно выдохшиеся за день немецкие роты обратились в бегство, лишив возможности германских корректировщиков передать на свои батареи данные о переносе огня. Именно поэтому остановить атаку артогнем не получилось. Атака прекратилась сама, когда бойцы продвинулись на полтора километра, уничтожив много солдат противника и захватив до 20 пулеметов, пять орудий, танки Pz.Kpfw II и Pz.Kpfw 38(t) из состава 3-го танкового батальона 204-го танкового полка 22-й танковой дивизии».

Старшина 1-й статьи И.И. Карякин, радист узла связи штаба ЧФ, указывает в своих воспоминаниях: «1 июля участвовал в организованной атаке, где были собраны все способные и неспособные носить оружие из остатков разбитых частей, половина из которых были раненые в бинтах. Поддерживал атаку счетверенный пулемет. Он стрелял длинными очередями. Немцы отошли, не оказывая никакого сопротивления. Затем контратака выдохлась и все возвратились назад к берегу в ожидании «эскадры», которая якобы ночью должна подойти и забрать всех оставшихся, как обещали командиры»[472].

Данные о контратаке подтверждаются немецкими документами, но информация о мобилизации личного состава подтверждается не в полной мере. Противник указывает, что обороняющиеся в районе ориентиров 168–170 усиливаются за счет сводных подразделений, но указывают, что контратака велась свежим подразделением.

Любопытно то, что была возможность использовать даже танки, которые стояли недалеко от батареи, но их никто не использовал. Из воспоминаний В.И. Стальбовского (125-й танковый батальон): «Начфин приказал нам занять фланговые танки и ждать приказа. Но приказа никакого не пришло, и мы открыли огонь по немцам прямой наводкой. Я до самого вечера не прекращал огня. Пехотинцы подносили нам снаряды, а потом и 35-я батарея открыла огонь. Когда налетели фашистские самолеты и стали бомбить наши позиции, я был контужен. Мне очень хотелось пить. Я бросил свой танк, все равно снарядов не было и он был бесполезен, и с механиком-водителем ушел на маяк за водой. На обратном пути мы заночевали по дороге, а утром 2 июля я не увидел механика и решил сам добираться. Но уже не было надобности идти на батарею к танкам, а надо было держать оборону в районе аэродрома»[473].

Промежуточное донесение 72-й пехотной дивизии говорит о том, что вскоре после того, как дивизия прорвала советскую линию обороны, из старого форта на второй линии обороны последовал сильный удар свежими частями, численностью до батальона.