Последние дни. Павшие кони

«Кто это предположил? – думает он теперь. – И почему они хотели, чтобы я в это поверил?» Так или иначе, в тот момент он не принял их за врачей. В тот момент он принял их за людей без нижних половинок лиц.

Они его напугали.

А потом эти полулицые люди начали издавать звуки. И напугало его еще больше.

Он потерял сознание.

* * *

Когда очнулся в следующий раз, стало немного лучше. Не было столько полулицых людей, столько глаз. Глаз вообще не было – по крайней мере, он их не видел. Он оказался один.

Он лежал в какой-то кровати, но не своей. Вокруг кровати на зафиксированном ролике висела занавеска, правда, ее кто-то сдвинул. Он видел все: белые стены, и металлический поднос, и блестящий пол. Как будто вокруг снова был настоящий мир. А не полумир с полулицыми людьми.

Он закрыл глаза. Возможно, спал. Когда открыл опять, увидел за изножьем кровати охранника у двери. Лицо у него казалось целым. Он сидел на стуле, сложив руки на груди. Дремал, прямой как картонка.

Мужчина попытался заговорить, но вместо слов раздались какие-то странные полузадушенные звуки. Трубка все еще в горле, понял он только тогда, а щеки непослушные, словно трубку эту приклеили к лицу клейкой лентой.

Теперь охранник проснулся, уставился на него и заговорил в наплечное радио.

Перед глазами все поплыло.

Последнее, что произошло, прежде чем у него не закатились глаза, – радио охранника затрещало, и нижняя половина его лица стала исчезать, а потом, к счастью, мужчина в кровати потерял сознание.

Возможно, между этими моментами – между тем, как он проснулся в первый раз, и тем, как проснулся во второй, и тем, как проснулся в третий раз, – ему что-то снилось.

Но если сны и были, теперь он их не помнит. Ни единого. Но уверен, что если бы помнил, то они бы оказались кошмарами.

Немного погодя до него кто-то легонько дотронулся. Потом, очень аккуратно, его начали трясти.

– Милый, – сказал женский голос. – Милый, проснись.

Это был голос его матери. На миг ему показалось, что он в постели у себя дома, спит, а она будит его в школу. Так она его всегда и будила. Сперва легонько касалась, а потом аккуратно трясла. Но почему она не звала его по имени? И как его, кстати, зовут?

– Милый, – сказала она снова, настойчивей, и он открыл глаза.

Только оказался не дома. А в больничной палате, а рядом была не мать. Даже не женщина. На самом деле вообще никого не было.

Он лежал, с обмотанной бинтами головой, почти безымянный, и боялся.

Если напрячь память, человек, кажется, припоминает, как рядом с койкой стоял начальник полиции и зачитывал обвинения. Убийство, да? Несколько эпизодов? Кажется, четыре? Он не уверен, когда именно это произошло, куда вставить этот список. Но он его помнит. По крайней мере практически уверен, что помнит. Если только не увидел все по телевизору.

«Если чувствуете, что надо записать, пишите».

– Убийство? – сказал человек, когда начальник полиции договорил. Его голос больше не был похож на его голос – все еще хриплый от трубки, которую запускали в горло. – Вы уверены, что это сделал я?

Начальник только угрюмо кивнул, поджав губы. Человек услышал, как его мать заплакала. Отец неуклюже положил ей руку на плечо, пытаясь утешить.

Конечно, последнее он уже выдумал, ведь его родители давно умерли. Но он почти уверен, что все остальное действительно было.

«Убийство?» – подумал он. Нет, тут что-то не сходится. И не сходится до сих пор. Но от чего еще отталкиваться?

Еще одно раннее воспоминание. Занавеску отодвинул какой-то мужчина, подошел к изголовью, пододвинул стул так близко, что сам чуть тоже не оказался в койке.

– А вы еще кто? – спросил человек в кровати.

– Следите за языком, – сказал гость. – Производите хорошее впечатление. Каждый пустяк на счету. Я ваш адвокат. Меня наняли ваши родители.

– Мои родители умерли, – сказал человек.

Адвокат не обратил внимания на его слова.

– Я буду вас представлять, – настаивал он.

– В чем дело? Так обычно бывает?

– Нет, – ответил адвокат. – Но вы – особый случай.

– А что это за убийство?

– Убийство? Может, вы мне расскажете о нем?

Но мужчина ничего не мог рассказать. Поэтому сейчас сидит с механическим карандашом и блокнотом и пытается писать, чтобы что-нибудь щелкнуло.

Охранник. Иногда он видит охранника, а иногда нет. Не знает, для чего тот нужен – чтобы защищать или чтобы не дать сбежать.

Когда охранник есть, он сидит на стуле за занавеской. Иногда читает, иногда говорит по наплечной рации, иногда чистит оружие. В основном просто сидит и ждет или спит. Иногда, если занавеска отодвинута, охранник поглядывает на человека.

– А что это за убийство? – спросил человек.

– Убийство? Может, вы мне расскажете о нем? – сказал адвокат.

Но человек ничего об этом не помнил. Вообще ничего. Только беспомощно посмотрел на адвоката.

– Ладно, – сказал тот немного погодя, так тихо, чтобы охранник не слышал. – Может, вы и правда…

Нет, минутку, когда происходил разговор, охранника не было. Разговор прошел перед тем, как появился охранник. Опять он все путает. Они с адвокатом были наедине. Адвокат наверняка говорил обычным голосом.