Последние дни Помпей

В это самое время на одной из верхних скамей сидел человек, который следил за поединком с мучительным волнением. Старый отец Лидона, несмотря на свой благочестивый страх, не мог в отчаянной тревоге на сына не прийти взглянуть, как он будет сражаться. Один среди чужих, жестоких людей, среди грубой толпы, он ничего вокруг не замечал, никого не видел, кроме своего храброго сына. Он не издал ни звука, когда тот два раза упал, только бледнел и весь дрожал. Но когда он увидел победу Лидона, то громко вскрикнул, не зная, что эта победа лишь начало и предстоит еще более страшный бой.

— Мой храбрый мальчик! — сказал он, утирая слезы.

— Это твой сын? — спросил здоровенный детина, сидевший справа от него. — Он хорошо дрался. Посмотрим, что будет дальше. Слышишь, он должен сразить ся с первым же победителем. Ну, старик, моли богов, чтобы ему не пришлось драться с кем-нибудь из римлян или с этим великаном Нигером.

Медон сел и закрыл лицо руками. Сейчас зрелища его не интересовали — Лидон в них не участвовал. Но тут же у него мелькнула мысль, что это тоже важно: ведь место первого, кто падет, займет Лидон. Старик вздрогнул и, подавшись вперед и стиснув руки, стал во все глаза смотреть на арену.

Сначала общее внимание привлек поединок между Нигером и Спором — зрители особенно любили такие бои, потому что они требовали большого искусства и обычно имели роковой исход.

Гладиаторы стали довольно далеко друг от друга. Лицо Спора было скрыто под забралом, зато свирепое и сосредоточенное лицо Нигера приковывало все взгляды. Они постояли несколько мгновений, глядя друг на друга, а потом Спор, нацелив меч в грудь противника, как современный фехтовальщик — шпагу, начал медленно и осторожно подходить к нему. Нигер отступал, собирая правой рукой сеть и не сводя со Спора маленьких блестящих глаз. Когда Спор подошел почти на длину руки, ретиарий прыгнул вперед и бросил сеть. Быстро пригнувшись, гладиатор спасся от нее. Он издал яростный торжествующий крик и бросился на Нигера, но Нигер уже отдернул сеть назад, закинул ее за плечи и побежал вокруг арены с такой быстротой, что Спор напрасно пытался его догнать. Зрители громко смеялись и кричали, видя напрасные старания плечистого гладиатора настичь гиганта, но в этот миг их внимание привлек поединок между римлянами.

Вначале они сошлись близко, но были так осторожны, что бой шел вяло и зрители могли сосредоточить свое внимание на схватке между Спором и его противником, но теперь римляне, рассвирепев, начали драться всерьез — они наседали друг на друга, отступали, снова наступали, каждый с той незаметной осторожностью, которая свойственна опытным бойцам, если силы равны. Но вот старший из них, Эвмолп, ранил Непима в бок. Зрители закричали. Лепид побледнел.

— Ага! — сказал Клодий. — Бой почти кончен. Если Эвмолп будет теперь драться осторожно, его противник постепенно истечет кровью.

— Но, благодарение богам, он неосторожен. Он наседает на Непима. Клянусь Марсом, Непим нанес ему удар! Вот опять звякнул шлем! Клодий, я выиграю!

— Лучше уж мне играть в кости, — пробормотал Клодий. — Какая жалость, что в амфитеатре невозможно плутовать!

— Спор! Спор! — закричали зрители, когда Нигер, внезапно остановившись, во второй раз бросил сеть и снова безуспешно.

На этот раз он отступил недостаточно быстро — меч Спора глубоко ранил его в правую ногу; бежать он теперь не мог, и Спор бросился на него. Однако огромный вес и длинные руки все еще давали Нигеру преимущество: крепко держа трезубец, он с успехом оборонялся несколько минут. Спор попытался быстро обойти противника, который теперь двигался медленно и с трудом. Но при этом он потерял осторожность и очутился слишком близко к гиганту; Спор занес уже руку для удара, но тут трезубец вонзился ему в грудь. Он упал на колени. Еще мгновение, и роковая сеть опутала его. Напрасно пытался он освободиться, извиваясь под ударами трезубца. Кровь текла сквозь сеть на песок. Опустив руки, он сдался.

Победитель снял с него сеть и, опершись на трезубец, посмотрел на зрителей, ожидая их решения. Побежденный мутным и отчаянным взглядом тоже обвел амфитеатр. Но изо всех рядов, со всех скамей на него смотрели лишь жестокие, неумолимые глаза.

Рев стих, его сменил тихий ропот. Потом воцарилась тишина, но тишина, ужасная своей беспощадностью. Ни одна рука, даже женская, не подала знака милосердия. Спора не любили; эта схватка возбудила публику только потому, что Нигер был ранен. Зрителям надоела притворная игра, они жаждали крови, требовали первой жертвы.