Последние дни. Том 2

Кути обхватил себя руками, вцепившись в локти, и Кокрен подумал, что это откровение каким-то образом всколыхнуло у него воспоминания о каком-то разрушительном действии, которое он сам совершил двенадцать дней назад, после ночного побега из мотеля на Ломбард-стрит.

Несколько секунд все молчали.

Пламтри склонила голову.

– Да, – прошептала она, – если бы ему удалось стать королем, он мог бы устроить и это. Имея тело с раной в боку, сделав Смерть матерью, он мог бы оказаться in loco parentis[32]по отношению к богу. Уже случалось, что короли в определенной степени подчиняли себе бога, пусть и иными путями.

– Локи parentis, – без выражения буркнул Мавранос, несомненно, вспомнивший зловредного скандинавского бога-предателя.

Пламтри дернула головой, отбрасывая упавшие на лоб локоны.

– Бог в этой форме, – сказала она, – и этот король найдут применение для пары пожилых дам-призраков. – Ее лицо казалось бесстрастным, но по щекам текли слезы. – Спасибо, Костыль Кокрен, что помог мне понять: бесследное исчезновение в море – одна из милостей бога. Я благодарю его за предложенный дар прекращения существования. И я также благодарна, что это станет последним его подарком мне.

Кокрен открыл было рот, но Мамаша Плезант постучала пальцами Пламтри по кухонному столу.

– Сейчас я буду говорить, а вы все – внимательно слушать, – сказала она. – Когда королем был оскопленный отец вашего короля, он правил из Лас-Вегаса. И твой король правил и может снова править из того места, которое рифмуется с Аркадией. Но некогда был король, который в Сан-Диего выращивал чудесную виноградную лозу зинфандель до 1852 года, а затем переехал в Соному, к северу от Сан-Франциско, где растил виноград в Лунной долине, между горами Сонома и Бисмарк-Ноб. Изначально бог отвел мне место королевы при этом короле, но я еще за десять лет до того бесповоротно восстала против бога.

– Это был… Харакири, – сказал Кути.

– Харасти, – поправила его Пламтри. – Агостон Харасти, для пущей важности называвший себя графом. В 1855 году он был назначен пробирщиком, стал аналитиком, плавильщиком и аффинажером золота Монетного двора США на Мишн-стрит, к югу от Маркет; плавильные печи при нем пылали днем и ночью, и после его ухода все крыши окружающих домов были покрыты золотом, осевшим из дыма. – Ностальгическая улыбка на лице Пламтри каким-то образом заставляла увидеть на нем морщины и складки, которых на самом деле там не было. – Это было по-королевски, если хотите! Но, как и большинство владельцев трона, он отказывался от настоящей смерти зимой. И вот, на тринадцатом году его правления, в 1861 году, сильнейшие за всю историю Калифорнии зимние наводнения размыли драгоценные виноградники Харасти, а в 1863 году выжившие лозы засохли от засухи – самой сильной за двадцать пять лет. Я с радостью помогала подорвать власть этого короля, и в 1868 году купила участок на Вашингтон-стрит, где находилась изначальная оранжерея-святилище зинфанделя в Калифорнии, вырубила старые священные лозы и устроила там пансионат.

Она с любопытством оглядела кухню, словно стараясь уточнить детали в памяти.

– После этого святотатства, – продолжала она, – Харасти больше не получал от бога никакой духовной силы, никакой психической поддержки, и поэтому попросту отказался от своего освященного трона и американского Запада в целом и бежал на юг, аж в Никарагуа – гнать ром из неосвященного сахарного тростника! – Она негромко рассмеялась и покачала головой. – Он прятался от Диониса, который оказался без короля, и поэтому отдалился от человеческих дел. Я решила убрать их обоих со своей картины, и поэтому в ночь на 24 июня следующего года, в канун Дня святого Иоанна, провела самый первый обряд вуду на американском Западе, и в лесу близ дороги на Сан-Хосе мой народ танцевал, бил в барабаны, пил ром и поклонялся Дамбалле, Великому Змею, а я обращала к нему свои молитвы. А через двенадцать дней, в Никарагуа, Дионис, уже в значительной степени расчеловечившийся, нашел своего разуверовавшегося короля – Харасти съел аллигатор, в котором явился Себек-Ра, чрезвычайно свирепое олицетворение бога плодородия и смерти начальной эпохи Древнего Египта.

Кокрен отвернулся от змееподобных глаз и улыбки, словно взятой с древнеегипетских рисунков, и увидел, что его спутники тоже стараются не смотреть в лицо Пламтри. Он думал о разломанном скелете в теплице под дождем и хотел, чтобы кто-нибудь закрыл дверь со двора.