Справедливо, замечает при этих словах блж. Августин, что Иисус Христос
Совесть римлянина и на сей раз не была глуха. Смелое указание Иисуса Христа на Судию Небесного, явный намек на несчастную участь, ожидающую Его гонителей, твердая решимость исполнить Свое великое предназначение, прозрение в тайну совести Пилатовой, кажется, совершенно устранили неблагоприятную перемену мыслей, которая могла произойти в последнем из-за молчания Господа на его вопросы и даже угрозы. Если судья не слышал от Подсудимого признания в том, что Он есть Сын Божий, то не слышал и отрицания. Между тем, мог полагать, что необыкновенный Узник имеет какие-либо особенные причины не открывать тайны Своего лица и происхождения. Поэтому, выйдя из претории, Пилат, по замечанию св. Иоанна (Ин. 19, 12), не только не изменил прежнюю позицию защитника невиновности Иисусовой, но еще усерднее начал искать возможность спасти Его от смерти. Молчание евангелиста не позволяет сказать с уверенностью, к чему именно обращался прокуратор для достижения этой цели и что было сказано им первосвященникам.
Прокуратору явно нельзя было утверждать, что Обвиняемый не признает Себя виновным в присвоении имени Сына Божьего, ибо кроме того, что Господь не отрекся перед ним от этого наименования, первосвященники могли вдруг представить свидетелей того, что Он называл Себя Сыном Божьим; нельзя было Пилату заявить, и что обвинение Иисуса Христа в наименовании Себя Сыном Божьим не составляет преступления, достойного смерти, ибо не его было дело судить о тяжести преступлений, касающихся иудейской религии. Но тем с большим правом Пилат мог объявить первосвященникам, что подсудимый Узник если в чем-либо и виновен, то уже наказан за то слишком; и несправедливо было бы за одно и то же наказывать так жестоко дважды; мог снова отклонять от себя окончательное решение дела под предлогом необходимого совещания с Иродом, к области которого принадлежал Иисус Христос, мог даже, как представитель кесаря, явно принять Господа под защиту римского правосудия, как человека, гонимого синедрионом по личным мотивам.
Как бы то ни было, защита Пилата была так действенна, что первосвященники принуждены были оставить обвинение Господа в нарушении отечественных законов и почли за лучшее снова обратиться к одному уголовному извету — к измене кесарю. Во время последнего Пилатова допроса фарисейские и саддукейские лжеполитики имели полную возможность договориться между собой и найти средство, как усилить этот извет и сделать его неотразимым для прокуратора. «Итак, ты хочешь, — вскричали гордо первосвященники, — избавить Его от казни? Поступай, как угодно, но знай, что если ты Его отпустишь свободным, то ты не друг кесарю: всякий, кто называет себя царем, есть противник кесарю» (Ин. 19, 12). Наущенная чернь кричала то же самое, упрекая Пилата в неверности своему государю.
При этих неожиданных словах внезапно исчезла вся твердость Пилата…
«Друг кесарев» — было такое наименование, которым гордились знатнейшие люди в Риме, начальники обширнейших провинций. Сам Ирод Великий почитал за особенную честь именоваться и слыть в народе другом Августа. Тем более должен был дорожить этим наименованием римский всадник, который еще весьма далек был от того, чтобы повелитель света назвал его своим другом…