Последние гардемарины (Морской корпус)

Но в ту ночь он не понял, не слышал этих криков.

На другой стороне, там, где славной вершиной своей упирается в черное небо старый Малахов курган и где ветер боролся с корнями деревьев, слышались стоны, упреки и слезы. То кричала кровь офицеров, убитых в спину разбойниками красного террора, на том самом кургане, где их предки купили кровью славу Севастополя! И прогремел курган этот по всему свету славой защиты своей беспримерной. Там нашли смерть и позор неслыханный бедные потомки былых богатырей.

«Этого ли тебе мало?» – кричали голоса ночи: «Кедров! Адмирал Кедров! помоги! отступи! спаси, уведи остатки былой могучей Армии! Подними их на палубу родных кораблей, уведи ты их, хотя бы и в изгнание, ибо нет большого страдания, как умирать от руки братьев-палачей!»

Но напрасно старался ветер, напрасно старались волны донести этот ропот, стенанья и слезы до ушей и сердца Адмирала. Усталый с дороги, он спал в своей каюте и бледная луна освещала в окно его бледное, усталое, но все еще вдохновенное лицо.

И то, что не сумели ни ветер ни волны, чего не достиг искуситель, того достиг благородный рыцарь и рыцари поняли друг друга.

Правитель Юга России, Генерал барон Врангель, Главнокомандующий Белою Армией, пригласив на утро во дворец Адмирала Кедрова, обратился к нему, как офицер к офицеру с горячей просьбою принять тяжелый и ответственный пост Командующего Черноморским флотом и, в случае угрожающей и неминуемой опасности, спасти Флот и Армию в водах и на земле Дружественной, но чужой нам Державы.

«Видно, от судьбы не уйдешь», – подумал Адмирал Кедров: – «послужу тебе, родина-мать и на чужой воде и на чужой земле, коли ты, родная, сама того хочешь!»

Он пожал руку рыцарю Генералу и дал свое согласие, выразив желание иметь Контр-Адмирала H.H. Машукова своим начальником штаба. Все возликовали. Ветер за ночь улегся. Небо очистилось. На ярком солнце оно ласково играло синевой, как и глаза нового и последнего Командующего Русским Флотом.

На своем белом быстроходном катере с молодым Начальником Штаба, сам одетый в только что, срочно сшитую морскую форму с золотыми Контр-Адмиральскими погонами во флотской фуражке Царского времени, носился по рейду Севастополя, обходя все свои владения.

С этого дня и до дня печального, «черного» дня прощанья с великою Родиной, эти два человека неразлучно работали вместе. Всюду появлялись они энергичные, бодрые, вдохновенные надеждами, созидающие новые крепкие кадры команд, бодрящие падающих духом, ослабевающих в непосильной борьбе. Они собрали распадавшийся флот, обновили, освежили, очистили личный состав и приготовили к роковой минуте горького отрывания от груди Матери многих сотен тысяч горячо ее любивших детей, тот великий ковчег, на котором они спасли их всех от ревущих волн великого красного потопа.

К этому дню великой печали были готовы к отплытию в Севастополе 31 судно под Андреевским флагом.

И в портах Феодосии, Керчи, Ялте и других портах Крыма еще множество кораблей – всего белого флота 132 корабля.

Это и был тот Священный Ковчег, которому было суждено спасти остатки Великой России, как драгоценные семена для посева в родную землю светлого будущего.

Все это множество кораблей нужно было на долгие месяцы неизвестного плавания снабдить углем, машинным маслом, котельной и питьевой водою, пищей для команды и бездомных странников, консервами; фуражом для конницы, боевым запасом для отражения возможного нападения врага на пути, обувью и обмундированием команды и распланированием всех этих палуб, кают, кубриков, трюмов и иных помещений для необычайного количества пассажиров, на которых никогда не рассчитывали эти корабли.

Они создали тот разумный, твердый, ясный порядок, при котором в одну, две ночи смогли потом принять для спасения 136.000 людей, сразу покидавших Родину.

Но какой энергии, какого постоянного, неусыпного труда стоило им провести эту трудную организацию великого отступления в то страшное время, когда почти никто уже не доверял друг другу, почти всеми овладевала тоска и безволие; когда красный враг стискивал свое багровое кольцо вокруг последней пяди белой земли; а любезные союзники – иностранные державы перестали оказывать материальную и моральную помощь, бросив белых героев на произвол Судьбы.

Когда по горам, лесам и балочкам, за стеной на северной стороне, на корабельной, в Ушаковой балке, за братским кладбищем, в дубовых лесах ІІ-го кордона, в укромных местах Малахова кургана, прячась от глаз Белого Победителя, но чуя его близкую кончину, Севастопольские «красные» матросы, портовые мастеровые, «розовые» перебежчики обыватели, «зеленые» хищники и другие вредители Родины тайно собирались и шептались, как бы помешать кораблям выйти из Севастополя, как бы испортить их механизмы, открыть кингстоны, затопить на рейде, в порту, или даже в пути, что еще лучше, ибо тогда погибнут и бежавшие на них белые. Замышляли набросать мин у выхода в море, взорвать Инкерман, поджечь склады одежд и питания.