Последние гардемарины (Морской корпус)

Под гром рукоплесканий и радостный крики из под елки на тройке детей выехал в санях сам «елочный дед» и привез детям полные сани подарков. Русская «баба-Яга», «русалки» и «леший», помогали детям раздавать сласти и подарки. Шум, смех, возня, крики и полный рот пряников совсем, как в России. Елку увлекали в угол. Грянула музыка. Начались веселые танцы.

На другой год «елку» ставил Ст. Лейт. Круглик-Ощевский со своей ротой. Елка эта была на Кебире. Много на нее ушло и труда и фантазии. Была даже «Избушка на курьих ножках». Веселились, резвились, много смеялись, много танцевали. Гуляй Рассеюшка! Гуляй Матушка.

Вот уж, воистину, «гулять» «хорошо и с душою» умеют одни только русские!

На Пасху приносили мне высокий «Артос» и я, еще в Севастополе, всегда расписывал его верхнюю главу «Воскресением Христовым» акварелью или масляной краской. Так украшал я их и в Бизерте. Овеянные тихой печалью, трогательные дни последней недели Великого поста, когда говел я со своими кадетами. Радостный день святого причащения. И наконец незабываемый светлый, торжественный, великий и ликующий праздник Св. Пасхи и Крестный ход в горах с пением «Христос Воскресе!» Богатые разговены и роднящее христосование с дорогими ротными сыновьями.

Из печальных событий, посетивших Морской Корпус, были смерти: умер Хаджи-Мед – джигит – Кавказский воин – верный вестовой Директора Корпуса. Не странно ли «Джигит» у Адмирала? Но там нас ничего не удивляло. Хаджи-Меда хоронили с воинскими почестями, как солдата русской армии с музыкой на Магометанском кладбище. Узнали об этом арабы-единоверцы и радовались, проникаясь уважением к русскому народу, который так уважает каждого своего солдата, хотя бы и не русской веры.

Умерла здоровая, полная, румяная, красивая и веселая женщина Квитченко, прислуживавшая Адмиральше во время ее болезни и стиравшая ее белье. Горько оплакивал ее муж и маленькая тоже в мать «кровь с молоком» ее дочка.

Умерла после долгой, исступленно-мучительной болезни Глафира Яковлевна Герасимова – супруга Директора Корпуса. У дверей ее кабинки шла панихида. У окна на коленях рыдал Адмирал. Аромат цветов и запах ладана наполняли маленькую комнатку. За стеной на столе стоял гроб розоватого дерева. Генерал Завалишин обивал его собственноручно глазетом и кружевами; приготовляя Адмиральше ее последнюю постель, мудрый царедворец оказал правящей семье третью и последнюю услугу. Гроб готов, внесен в горницу. Адмирал подошел к дорогой покойнице.

– Господа, помогите мне уложить ее, – сказал он голосом отчаянной скорби.

Я подошел к ее постели, и мы вдвоем уложили тело в приготовленный гроб. Адмирал собрал цветов и обложил ими покойницу и, с невыразимой нежностью, погладил ее скрещенные, совсем прозрачные восковые руки.

Гроб подняли офицеры и понесли на руках на высокий «Кебир» в ту церковь, в которой она так любила молиться.

Впереди гроба на всем пути маленькие кадеты несли живые цветы и усыпали ими шоссейную дорогу, по которой двигался гроб с той бесконечно-доброй женщиной, которая отдавала им истинно-материнскую любовь и заботу.

Гардемарины стояли шпалерами по всей горе до самой церкви.

В церкви гроб стоял, утопая в цветах и в венках.

Военные Морские и Сухопутные офицеры французы и их дамы, представители русской эскадры, все жители Кебира и Сфаята запрудили церковь, коридоры и дворы крепости, где шла последняя заупокойная литургия.

Корпусный хор в последний раз пел дорогой покойница свои дивные и трогательные напевы и вот уже «вечная память» и «последнее целование»… И гроб закрыть навсегда… Медленно и торжественно двинулось длинное погребальное шествие на далекое Бизертское кладбище.

Там у каменной ограды французского кладбища ждала ее открытая могила. В нее опустили гроб. Отец Теорий Спасский благословил отходящую в недра Матери-земли и бросил первый ком, Адмирал – второй, и посыпалась земля из рук всех проводивших к месту последнего упокоения. И закрылась могила и выросла насыпь. Цветами и венками покрылась сырая земля и черный крест с дорогим ее именем, среди роз и белых лилий легли голубые и белые ленты.

На шелку золотыми буквами стояло: «Незабвенной Глафире Яковлевне Герасимовой – Морской Корпус».

О жизнь, жизнь! Ты прекрасна, как нежный ласковый рассказ и я любила тебя страстно в последний день, в предсмертный час. Богатой жизни след мятежный исчез, как сон. Теперь ничем не отуманен путь безбрежный… – Как умирать? Сейчас?.. Зачем?..

Медленно, но верно таял Морской Корпус в своем личном составе.

Кончающее воспитанники уезжали во Францию на заработки, за ними уезжали и воспитавшие их офицеры и преподаватели. Редел штат служащих.