Последние каникулы, Шаровая молния

- Нет... Кое-что изменилось в масштабе...- поправился Кузьмин.

- Ну, слава богу,- сказал шеф, укладываясь на бок, и Кузьмин помог ему удобно пристроить подушку.- Надеюсь, что это у вас навсегда - диалектичность. Вы понимаете, что ни одна гипотеза не в силах охватить явление целиком?

 - Конечно,- уверенно сказал Кузьмин.

- Когда-то, выступая - первый и последний раз, да? - вы чудесно сказали о живой воде. Это ваш кирпичик в общем здании. Но, умоляю вас, не замыкайтесь на этом. Ваша концепция красива и естественна, но только для первого этапа. А вы остановились, Андрюша!-упрекнул он.- Вы уже сжились с ней. Это плохо. На чем bbiспоткнулись?

 Шеф вздохнул. Кузьмин сидел рядом с ним в кресле и страстно желал одного: чтобы в комнате не было так светло.

- И не говорите надо мной, что я был очень добрым и деликатным человеком, ладно? Хе-хе...

 

 

 12

Я - успею, решил он. Я сделаю. Что-то волчье проскальзывало у него в глазах, когда он явился к Герасименко и истребовал две недели на написание статьи. "Какая муха тебя укусила?" - вертелся на кончике языка у Герасименко вопрос, но он, опытный человек, смолчал.

 Дома Кузьмин сел, обложился журналами и журнальчиками со своими статьями, привычно надергал из них таблицы, прищурившись на антресоль, сформулировал первую фразу и бойко застучал на машинке. Но на второй странице он завяз: то, что получалось, кривило статью, загибало рельсы на привычную колею. Он покрутился по комнате, сбегал за сигаретами на улицу, пообедал с обрадовавшимся дядей Ваней. Всласть накурившись, он выдрал из машинки написанное и сел писать заново. Но опять ничего путного не получилось.

 На следующий день он поехал на работу. Мотался там, спугивая младших сотрудников в коридоре и на подоконниках, порычал на своих лаборантов и вернулся восвояси домой.

 - Пошли в кино,- за ужином предложила внимательная Наташа. Она сидела, будто пригорюнившись, и смотрела на него большими глазами.

- В ресторан, а?

- Ну, пошли,- сказала удивленная Наташа.

 Он не напился - хмель его не брал. Без сна он проворочался на кровати, мешая спать Наташе, потом спустился с антресоли вниз, залез в книжный шкаф, достал наугад томик, купленный еще в городке, и его захватило: "Я люблю всегда далекое, мне желанно невозможное, призываю я жестокое, отвергаю непреложное. Там я счастлив, где туманные раскрываются видения, где скользят непостоянные и обманные* мгновения, где сверкают неожиданно взоры молний потухающих... мне желанно, что невиданно..."

 И еще: "Я - бог таинственного мира, весь мир в одних моих мечтах. Не сотворю себе кумира ни на земле, ни в небесах..."

 Почти до утра он читал стихи из этого сборника и других. С чугунной головой вернулся на антресоль и позабылся, а первой утренней мыслью было: диссертация!

 Когда он уставал, он брал стихи и, совсем не рефлексируя, расхаживал по комнате, отмахивая рукой, читал их вслух. Несколько раз, Кузьмин слышал, к двери подбирался дядя Ваня и (с испугом, вздрагивая, когда Кузьмин рявкал строфу) прислушивался к незнакомому шуму.

 Кузьмин не мог оторваться от статьи. Первая фраза пришла из диссертации-она ударила его по глазам на какой-то не первой страничке, и она же задала тон всей статье. Каждая страничка вытягивала за собой новую; он бросил машинку, стал писать карандашом. На последних абзацах, уже вполне осязая всю статью как ровный гладкостенный сосуд, звенящий при прикосновении, он остановился. Не хватало последнего мазка, маленькой детали, открывающей глубину, перспективу... Он поискал в себе, выбранном до дна, и не нашел. А в магазине обрывок чужого разговора напомнил ему о первой статье.

 Он поднял много пыли, но нашел ее, уже на выцветшей бумаге. С насмешливым интересом он пробежался по тексту, заглянул в таблицу - и усмешка его погасла: в той своей сводной таблице он увидел вывод, который еще только планировал доказать, Вот оно что-уже тогда мозг, машинка, подсказывал ему решение, а он отмахнулся. Настроение у него упало. И хотя та, давнишняя, проклевывающаяся через дремоту мысль теперь была ясна, он не мог утешить себя тем, что взаимосвязь результатов из этой таблицы стала очевидна только теперь, а в то время он ходил, не глядя себе под ноги, как слепой по золоту,- ведь только что, перечитав первый вариант диссертации, он заметил, как свободен он был и раскован.

 Машинистка перепечатала статью в два дня. Он успел.

 Шеф уже не поднимался с постели, и около него постоянно кто-нибудь сидел. Он взял под мышку папочку со статьей, спросил через одышку:

- А почему кислый? Кузьмин рассказал.

- Все мы попираем ногами свою проницательность. Для всего нужно время.-Шеф говорил, а слабость закрывала веками его глаза.

- До свидания,-тихо сказал ему Кузьмин, умоленный жестами и выражением лица сиделки.

 Шеф пожевал губами, покивал ему, но не попрощался.

 

 В журнале, взвесив на ладони статью, редактор с сомнением покачал головой:

- Объем, объем, Андрей Васильевич! И еще - посвящение!

- Ну, теперь мое дело сторона,- сказал Кузьмин.