Последние каникулы, Шаровая молния

 Однажды в воскресенье они всей семьей съездили за город, под Рузу. Наслушавшись в свое время рассказов Кириллова и Вадика, он захватил с собой наивное удилище с пробковым поплавком. Ему повезло- был клев, и он пристрастился к рыбалке. К осени он стал законченным рыболовом: обзавелся снаряжением, читал специальный журнал и не хвастался на работе добычливыми местами.

 Эти еженедельные вылазки как будто измучили Наташу (убедившись, что он отвлекся, что здесь у него, часами сидящего с удочками, не бывает того страшного опрокинутого лица, и угадав его желание), она стала отпускать его, терпя страх до той минуты, пока не узнавала его шаги от лифта к двери.

 А он, разложив тихий костерок, валялся на бережке и, всегда мало надеясь на удачу, варил брикетную кашу; и, будь то дождь или солнце, возвращался домой хоть чуть-чуть, но распрямившимся. Он не признавался, что там, особенно если на его глазах менялась погода, вдруг поднимался мощный, порывами ветер, находили клубящиеся тучи и проливной дождь зло лупил по равнодушной земле или, наоборот, ненастье сменялось откровенной, щемящей, предзакатной розовой ясностью, в поднимающемся с земли тумане наплывали тончайшие запахи, и тихо расправлялась трава,- там, отторгая что-то изначальное и нежное, в нем поднималась целительная боль и сладко мучила его. Он подчинялся ей, и она, как музыка, уводила его - в мечты, к мудрости всепонимания. Там спланировалась новая программа исследований - лабораторных, безопасных, однозначных по результатам. И там он догадался о значении РНК, внезапно и верно: зачерпывал котелком воду из реки и замер - будто упала пелена и он у в и д е л.

 ...Наташа позвонила ему на работу, прочитала телеграмму от Любочки.

 Он бросился к Герасименко, вызвал его из кабинета в коридор:

- Умерла Коломенская!..

- Все,- скривился Герасименко, вздохнул. - Все, Кузьмин! Можно ставить точку. Поздравляю!

- С чем? - ахнул Кузьмин и едва не взял тучного Герасименко за лацканы пиджака.

- Ладно-ладно!..- Герасименко похлопал Кузьмина по плечу. В хитрых его глазах ничего нельзя было прочесть.- Мы все знаем о ваших заслугах.

- О каких заслугах? Вы на что намекаете? - закричал Кузьмин. В конце коридора мелькнуло знакомое лицо и спряталось. Открылась соседняя дверь и захлопнулась...

- Доказали псевдонаучность ее направления.

- Будь я проклят! - сказал Кузьмин сквозь зубы, ударил кулаком по стене.- Будь я проклят!..

- Поедете на похороны? - с любопытством спросил Герасименко.

- Я порядочный человек,- сказал Кузьмин.- Я и речь скажу. Если слово дадут.

 

 ...Было холодно, все время начинал сыпать мелкий дождь; все дорожки на кладбище были в грязь истоптаны. На ветках лип сидело множество ворон и наблюдало за копошившейся внизу толпой. Когда бухнули колокола на маленькой церквушке, вороны даже не взлетели. Они закаркали, засуетились, едва лишь толпа отхлынула от могилы, заваленной венками, и все- поднимали головы, потому что всем, как и Кузьмину, казалось, что в этом карканье слышатся издевательски-радостные нотки.

 Поминки были в большом доме покойной.

 Любочка, отозвав Кузьмина на кухню, сказала:

- Я не говорила ей и то письмо не показала.- Она вернула Кузьмину распечатанный конверт с измятым письмом. Любочка была так худа в черном,, мешковатом платье...

- Спасибо тебе,- тихо говорил Кузьмин.- Что же будет, Любочка? Хочешь, я поговорю, перейдешь к Кириллову? - Он вглядывался в ее лицо.

- Что я там делать буду, Андрей Васильевич?- сказала Любочка.- Я же на подхвате была.- Она помолчала. - Она уж пожалела об этом...

- Что же ты будешь делать? - спросил Кузьмин, беря ее руки.- Будешь продолжать? Не надо.

- Я знаю,- кивнула Любочка.- Жалко только, что мы надеялись. Много народа пришло, правда? И Федор из Москвы с кем-то приехал...

 Кузьмин догадался - в толпе он видел энергично скорбящего товарища Н.

- Я вам все испортил... - Кузьмин отвел глаза.- Но знаешь, эта РНК...

- Что вы, Андрей Васильевич, не надо.- Любочка наконец посмотрела на него, и он ладонями почувствовал вступившее в ее руки тепло.-...Как вы? - шепотом спросила она. В ее зеленых незаплаканных глазах была открытая любовь, и только. Она развязала черный платок, взяла его в руку.

 - Я в порядке,- кашлянув, сказал Кузьмин.

 На кухню вошла измученная Актриса; ее строгое лицо было по-бабьи мягким, кротким, может быть, из-за такого же черного платка, что и у Любочки. Она брезгливо отстранилась, когда Кузьмин потянулся к ней рукой.

- Воркует? - с усмешкой спросила она, не глядя на отшатнувшегося Кузьмина.

- За что же ты его так! - вдруг заплакала Любочка, содрогаясь худенькими плечиками, и черный платок упал на пол.- Сегодня! Она простила, она! А ты не можешь... Ну что он такого сделал?

- Перестань! - Актриса обняла Любочку, ладонью вытерла ей лицо.- Не плачь над ним, плачь над ней. Почему ты над ней не плачешь? - спросила она, ужасаясь.- Расскажи ему все, ну, расскажи! Или я расскажу! Говори!

- Я читала ей ваши письма,- захлебываясь, из-за спины Актрисы говорила Любочка.- Да, писала их и читала. Она улыбалась, да!-торопливо, убежденно бормотала Любочка.