Вот, к примеру, призванное следить за порядком в стране Министерство Внутренних дел закупает для служебных целей девять „мерседесов”. Один тут же становится личной машиной министра, другой — сына. Дочери — третий. Бесплатно, конечно, Затем раскрывают дело о незаконно приобретенных антиквариате и предметах искусств. Их ценность такова, что ими пополнили коллекции Кремля и других музеев. Всего 73 предмета. Но 53 в музеи не попали. Их присвоил себе сам министр. Для семьи министра вверенное ему ведомство за два года закупило за государственный счет на 42 тысячи мехов, на 7,5 тысячи парфюмерии и косметики. В лучших районах Москвы министерством были изъяты из жилищного фонда города квартиры, якобы для своих нужд, а на самом деле предоставленные сыну министра для его времяпрепровождения, его родственникам, а также обслуге министра — его повару, массажисту, портному, парикмахеру и другой челяди. В общем, выясняется, что только в денежном исчислении ущерб, причиненный стране ее министром, составляет 700 тысяч рублей.
Как пишет Аркадий Ваксберг в своем рассказе о сладкой жизни брежневского фаворита Щелокова, он был одним из стай „саранчи, которая слетелась, чтобы сожрать богатства народа.”... одним из „рванувшихся к власти растленных невежд. Казнокрадов и неучей, мертвой хваткой вцепившихся в кресла”.
Гласность не дает возможности автору добавить, что саранчу эту плодила советская власть, и власть эту кроила по своему образу и подобию эта саранча.
Руководство партии завело экономику в тупик. Она не работала. Кормить же, одевать народ надо было. Руководству, не способному ничего сделать, приходилось сквозь пальцы смотреть на развитие „подпольной” экономики. Она постепенно набирала силу, вовлекала в сферу своей деятельности государственные органы, срасталась с властью и начинала влиять на нее. Это был закономерный процесс, и поскольку только „подпольная экономика” работала и обспечивала страну, руководившие ею рано или поздно должны были прийти к власти.
Автор статьи в „Огоньке” говорит, что захват политической власти, овладение государственной машиной преступным миром — цель мафии. Но это уже давно произошло. Именно преступным, незаконным путем и была захвачена власть большевиками в 1917 году. И моральные последствия этого сказываются до сих пор. Ведь не может же аморальная власть выступать в роли хранителя моральной чистоты. Захватив под лозунгом: „Грабь награбленное”, — власть уголовным путем, большевики широко пользовались услугами „социально близких” уголовников. А простой человек в политические тонкости не вникает. Для него ограбление всегда остается ограблением. Даже если его пытались убедить, что совершено оно, как ограбление Тифлисского банка, осуществленное Сталиным, в политических целях. И влезший на вершину власти бандит Ежов, по-прежнему оставался в памяти бандитом. Воцарившееся в стране беззаконие, когда, как учил Ленин, важно не столько преступление, сколько социальное лицо преступника, что означало, что от суда можно освободить полезного человека, — все это создало тот моральный климат, в котором мафии дышалось легко и вольготно. Полное моральное осушение общества, проводимое советским режимом, привело к тому, что в орбиту деятельности мафии вовлечены огромные массы населения.
Автор статьи в „Огоньке” задает вопрос следователю, раскрывшему дело о руководителе одного цеха, поставившего всех своих работников на службу „подпольной экономике” и дававшего им также возможность красть.
— И никто не взбунтовался, не отказался участвовать в жульническом производстве?
— Никто и никогда...
Это еще раз подкрепляет мой тезис о малой заинтересованности населения в переменах, поскольку участвовать в коллективном ограблении страны надежнее, и к этому давно и основательно приспособились. Как о том свидетельствуют узбекские, казахские, молдавские и многие другие дела, как показывают дела Щелокова, Медунова, Трегубова, процесс овладения властью мафией уже шел. Так что борьба с мафией еще не окончена. И вопрос о том, кто кого, — остается открытым.
Главным для брежневской мафии было обеспечить, чтобы не был обижен поддерживающий ее правящий класс, чтобы принадлежащие к нему получили то, что им положено в соответствии с положением и заслугами. К тому времени этот класс состоял как бы из трех слоев. Например, в 1976 году насчитывалось 15 миллионов членов партии. Всех их отнести к элите нельзя, но они представляли собой резервуар, откуда поступало пополнение элиты. В том же году насчитывалось полмиллиона партийных и правительственных чиновников. Вот они-то и есть правящий класс, номенклатура.