Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

— Неужели у нас не найдется своего Фукье-Тенвиля? — вопрошал Бонч-Бруевича вождь, в нетерпении потирая лысину.

Ни тот, ни другой не знали, что „российский Фукье-Тенвиль” находится рядом. Тощий, сутулый поляк из обедневшей дворянской семьи долго себя уговаривать не заставил. Он словно ждал этой работы. Он отдается ей с рвением фанатика. Годы, проведенные за решеткой, не заставили его, как того можно было бы ожидать, возненавидеть тюрьмы. Он полюбил их. Он только сам не хотел находиться в тюрьме. Он не имел ничего против, если там будут находиться другие, посланные туда им, те, кого он, Феликс Дзержинский, сочтет врагами. Очевидцы рассказывают, что им словно владел религиозный пыл, зажженный в нем в детстве отцами-иезуитами. Словно только и ждало подходящего случая, чтобы вырваться наружу, это сжигавшее его, выступавшее румянцем на впалых щеках, отражавшееся в лихорадочном блеске глаз неукротимое желание искоренять грешников, на которых ему укажет церковь. Теперь он служил не церкви, но желания уничтожать, выжигать каленым железом не убавилось. Он с рвением безумца, охваченного новой верой, отдается делу истребления врагов той религии, которой отдал свою душу и тело. Став в его глазах грешниками, враги революции перестают быть людьми. С ними дозволено делать все что угодно. Топить в баржах, жечь на кострах, обливать на морозе ледяной водой, морить голодом и расстреливать, расстреливать, расстреливать. Партийная инструкция для него — папская индульгенция. Нет преступления, которого он не совершил во имя революции. Все его разговоры о „горячем сердце, холодной голове и чистых руках” — ложь. Сердца у него не было, голова его горела огнем фанатизма, руки его были по плечи в крови.

Судьба оказалась к нему благосклонной. Он успел умереть вовремя, и не в подвалах созданных им же органов. Проживи он еще немного, и его портрет не красовался бы в кабинете Андропова.

Ведь нет там портрета сибарита Менжинского, сменившего ”желез-ного Феликса” на посту начальника советской тайной полиции, чья смерть - загадка.

Однако совсем не загадочна смерть его преемника, бывшего аптекаря Генриха Ягоды. Его расстреляли тут же на Лубянке.

Там же закончил жизнь и сменивший Ягоду бывший белорусский бандит, одно время, казалось, напрочь ухвативший своими "ежовыми рукавицами” страну — карлик Николай Ежов.

В подвалах своих лубянских владений окончил жизнь и человек, которому его школьный учитель предсказал, что он станет знаменитым полицейским. Лаврентий Берия им действительно стал. Но знаменит был этот бритый человек в пенснэ не только своей деятельностью полицейского палача. Знаменит его серый особняк в Вспольном переулке оргиями, которые здесь устраивались. Он насилует девочек, женщин. Кто попадется под руку, а вернее, на кого упадет его взгляд из-под задернутого шторой окна медленно скользящего по московским улицам черного лимузина. Его власть была безгранична. Именно в период его владения Лубянкой Сталин осуществлял превращение страны в законченный тип полицейского государства, в ходе чего, по мнению известного историка Л. Шапиро, ’’уничтожил партию как институт, подорвал ее монопольную власть, используя в качестве соперников партии органы безопасности и государственный аппарат. Деспот тоталитарного режима, — пишет американский историк, — не терпит существования какого бы то ни было учреждения с собственной корпоративной жизнью и политикой, поскольку оно неизбежно ущемляет его собственную верховную власть”.

Первым понял это Муссолини, который все время пытался обуздать партию. Удачливее оказался Гитлер, чья расправа с партией 30 июня 1934 года вызывает восхищение Сталина. Через пять месяцев выстрелом в Кирова он начинает применение гитлеровских методов по отношению к собственной партии. Это позволяет ему достроить начатое Лениным здание тоталитарной диктатуры.

Макс Вебер в 1925 году писал, что существует три типа законной власти: та, что основана на праве, на традиции и на воле человека, правящего без законных на то оснований. То, что советская власть — есть власть третьего типа, сомнению не подлежит. Одна из отличительных черт ее — это отсутствие точного определения сферы деятельности аппарата принуждения и четких правил его применения. По сути дела, аппарат принуждения подобен цепному псу в руках диктатора, который спускает его на кого ему заблагорассудится, включая и сами органы.

Хрущевпытается вернуть партии ее положение. Цепь пса становится короче. Он уже не на первых ролях. Такое положение продолжается до появления на Лубянке Андропова. Он принимается за восстановление утраченных позиций. А для этого ему надо в первую очередь подчистить, как это делал Черненко в Молдавии, историю.

В течение 23 лет его предшественниками были: Ягода, Ежов, Берия, Абакумов, Круглов. Всех объявили врагами народа. Всех расстреляли.

Еще 14 лет органами руководили: Игнатьев, Серов, Шелепин, Семичастный. Трое из них сняты и ушли без почета. В истории ЧК, начавшейся в 1917 году, всех этих имен нет. В ней зияет пустота величиной в 37 лет.